В двух кварталах от его дома время от времени грохотал стадион. Там играла местная команда с тбилисским «Динамо». Стадион иногда взрывался радостным грохотом, иногда как бы смущенно гудел. В первом случае означало, что наши забили гол. Во втором случае означало, что гол забили динамовцы Тбилиси. Увы, как всегда, стадион чаще смущенно гудел, чем взрывался радостным грохотом. Иногда оттуда доносились пронзительные свистки, и это означало, что публика не довольна судьей или поведением какого-то игрока. Мальчик всё это слышал, но сейчас и не думал о любимой игре и нисколько не болел за свою команду. Он ждал человека. Но человек не появлялся.

Справа от мальчика в пяти шагах от него двое его приятелей Анести и Бочо играли в деньги. Они пригласили его поиграть с ними, но он уже ждал этого человека, и поэтому играть в деньги сейчас было бы глупо и неинтересно.

Мальчик так резко отказался, что они не пытались его уговаривать, а стали играть сами. Они играли в накидку. Столбик денег устанавливался на плоском камне, а играющие с определенного расстояния, шагов десять, накидывали свои тяжелые старинные монеты — расшибалки. Чья расшибалка упадет ближе к столбику денег, тот и бьет первым. Сколько монет перевернется с решки на орла, столько и выиграл. Первый бьет столько раз, сколько после его удара переворачиваются монеты. Если после удара ни одна монета не перевернулась, начинает бить второй. Первый удар по серебристому столбику монет обычно бывал самым урожайным.

Мальчик изредка рассеянно бросал взгляд на играющих и снова переводил его туда, откуда он ждал человека. Хотя он и не задумывался о ходе игры, но по возгласам и выкрикам мальчи-ков, особенно разгоряченным у Бочо, он понимал, что тот проигрывает. И еще он угадывал, что в их игре есть какая-то неуловимая несправедливость, из-за которой Бочо медленно проигрыва-ет. Но он не хотел отвлекаться и напрягать голову из-за этой ерунды. Всё это было мелко, по сравнению с тем, что сейчас происходило с ним.

Мальчик ждал человека по имени дедушка Вартан. Это был высокий, красивый старик из деревни Эшера. Тетушка говорила, что он очень красивый старик. Но мальчик и сам знал это. И дело было не в его аккуратной бородке, курчавых седых волосах или ясных, кротких глазах.

Скорее мальчик за красоту помимо внешности принимал что-то другое. В старике была какая-то правильность, точность. Почти все люди, которые открылись мальчику за последние годы, были неточными. Они как-то расплывались, размыливались или расплющивались, чтобы втиснуться в безопасность. Дедушка Вартан оставался таким, каким был всегда. И мальчик знал, что он даже не задумывается о том, каким ему быть. И мальчик считал это красотой.

Когда дедушка Вартан приходил, садился, пил чай, вставал, улыбался, говорил, он всегда был точным. И хотя он с тетушкой обычно говорил по-турецки и мальчик мало что понимал, он знал по его тихому, ровному голосу, что дедушка Вартан продолжает быть точным, правильным.

Тетушка быстро сходилась с людьми, она их оглушала шумной любовью, щедрой распахну-тостью, и люди сами распахивались ей навстречу, удивленные ее любовью, ее открытием в них собственной ценности, о которой они до этого только смутно догадывались.

Но потом эти люди надоедали тетушке, она довольно-таки резко охладевала к ним, и бедные люди никак не могли понять, за что она их разлюбила и куда делась та самая ценность, которую она же в них открыла. Но такая уж она была от природы, это даже не зависело от нее. И мальчик это понимал.

За многие и многие годы прихода в их дом дедушки Вартана мальчик заметил, что тетушка по своей привычке несколько раз пыталась навязать ему шумные родственные отношения, но дедушка Вартан, до того он был точным, с какой-то мягкой твердостью каждый раз отстранялся от ее родственного шума.

И, к великой радости мальчика, тетушка в конце концов привыкла быть с дедушкой Варта-ном в ровных, добрых отношениях. И ей это даже понравилось. Наверное, он был единственным в мире человеком, с которым у нее были такие отношения.

Мальчик знал, что, если бы дедушка Вартан расплылся бы, распахнулся бы навстречу ее шумной распахнутости, он бы ей обязательно надоел. И она бы, завидев его сверху, со второго этажа, идущего к ним, однажды обязательно сказала бы:

— До чего же надоел этот деревенщина! От своих некуда спрятаться, а этот еще прет со своей корзиной!

Мальчик, конечно, не помнил, когда дедушка Вартан стал появляться в их доме. Он стал появляться еще до революции. Примерно раз в месяц или реже, возвращаясь с базара, он приносил в остроугольной плетеной корзине, прилаженной к спине ремнями, деревенские отборные фрукты. Разные фрукты в зависимости от сезона.

Тетушка говорила, что он и в революцию, в самую неразбериху и путаницу властей, вот так же приходил с фруктами, может быть, в этой же самой неизносимой плетеной корзине. То боль-шевики займут город, говорила тетушка, люди боятся нос высунуть, а он тут как тут со своей корзиной. То меньшевики ворвутся в город, люди опять боятся нос высунуть, а он тут как тут.

Конечно, тетушка отдаривала его чем придется, когда он уходил. Какие-то платочки для его домашних, какие-то носочки для внучат, или конфеты, или печенье, или халва — всё, что под руку попадет. Тетушка была щедрой, и мальчик ее за это любил. И многое прощал.

Дело в том, что когда-то давным-давно его дядя был настоящим адвокатом. И он в каком-то несправедливом суде сумел защитить этого крестьянина. Другие не смогли, а он смог. Это было еще до революции. Мальчик спрашивал у тетушки, что это было за дело, которое дядя Самад сумел защитить. Но она и сама не могла вспомнить, так это было давно.

— От обидчиков защитил. Какая тебе разница! — раздраженно ответила она, когда он у нее спросил об этом. Мальчик понял, что она рассердилась именно потому, что не могла вспомнить, что это было за дело. А у дедушки Вартана как-то неудобно было спрашивать. Ведь он столько лет приходил с фруктами и всё так складно получалось, как будто все всё помнят. Мальчик понимал, что, если он об этом спросит у дедушки Вартана, станет ясно, что в доме никто не помнит, что это было за дело.

Но так оно и было. В доме никто уже не помнил, что там случилось до революции и от чего дядя спасал дедушку Вартана. И было грустно и довольно смешно, что самого дядю, благодаря которому дедушка Вартан приносил фрукты, он почти никогда не заставал дома. Дядя приходил гораздо позднее и всегда был пьян. Он давным-давно стал тихим алкоголиком, и мальчик всегда его помнил только таким.

По домашней версии дядина юная, красивая жена во время революции сбежала на пароходе в Стамбул. Он не хотел покидать родину, а она уехала, да еще с его другом. Это надломило его. Он стал пить. Правда, он попробовал еще раз жениться и бросить пить. Но у него ничего не получилось. Он не мог забыть ту, первую жену. И он не мог жить со второй женой, да еще и не пить. И он решил, что лучше уж быть одному и пить, чем жить с новой женой и не пить. И они расстались.

Мальчик думал, что, если бы его первая жена-красавица просто одна сбежала бы в Стамбул, может быть, он еще и выдержал бы. А она не просто уехала, а уехала с его другом. И это его сломало. Мальчик долго никак не мог понять, как это друг мог жениться на жене друга. Он до того этого не понимал, что раньше, когда был поменьше, думал, что дядин друг просто поехал сопровождать, охранять его жену до Стамбула.