– А я откуда знаю. Старик ушел. Талгат спать, похоже, лег...

– Жди еще три минуты. Первым ты спускаешься. Нам команду даешь в завершающей фазе, потому что он нас может издали увидеть. Как только будешь готов путь перекрыть, командуй...

– Я пошел...

– Я «Волга», – вмешивается в разговор подполковник Разин. – У вас какие-то неприятности?

– Талгат ночной горшок между скал нашел и на нем слишком надолго застрял...

– Моя помощь нужна?

– Пока нет. Если что, сообщим...

Сохно начинает спускаться медленно и осторожно, но чем ближе он к дороге, тем торопливее становятся его шаги на опасном спуске. Вспоминается вдруг прямая удаляющаяся фигура старика. Что-то не нравится в этой фигуре... Что-то не нравится...

Что не нравится?

Медленно он шел. Слишком медленно. Величественно и медленно.

Убегающий человек так медленно не ходит... Старик не убегал...

Да, он именно величественно шел... Как победитель?

Но не убил же он, в самом-то деле, Талгата!

Быстрее, быстрее вниз, к дороге! Четверть пути осталась.

Фигура старика... Фигура старика... Фигура... Шапка из золотистого каракуля... Покачивается в такт шагам... Посох в руках... Посох в руках...

Стоп...

Старик совсем не опирается на посох...

Он совсем не так шел к месту встречи...

– «Волга», я «Бандит», срочно перекройте дорогу... Талгат ушел в одежде старика... Перекройте дорогу! Постарайтесь не стрелять. Гоните его сюда...

– Я «Волга». Мы перекрыли тропы по обоим склонам. Спускаемся к дороге.

– Дорога открыта?

– Открыта.

– Черт! Черт, а не Талгат!..

Сохно преодолевает последний участок двумя опасными прыжками. Ноги сломать можно при таком спуске, а вслед за ногами и шею. Он видит фигуру человека в черном головном платке, сидящего под скалой на камне. Но не рассматривает его, а оборачивается в сторону дороги и дико кричит, подняв в угрозе обе руки:

– Та-алгат... Та-алгат...

Крик Сохно, не убравшего микрофон ото рта, больно бьет по ушам обе группы спецназовцев...

– «Бандит», ты сдурел!.. – в ответ кричит Разин.

Сохно приходит в себя и бессильно опускает руки.

– Я «Рапсодия». Поиск! Всем в поиск... Стрелять на уничтожение!

* * *

Поиск длится два часа. Осмотрены все тропы. Тщательно, чуть ли не до травинки...

Ни одного следа... Талгат слишком опытен, чтобы оставлять следы.

Осмотрен каждый камень, каждая расщелина, способная вместить человека. Талгат исчез, словно испарился или превратился в камень...

Закончив обсуждение ситуации, Мочилов вздыхает, проводит пальцем по покрасневшему шраму на лице, словно успокаивает волнение, потом берет трубку и звонит в бюро Интерпола по телефонному номеру, оставленному Ангелом. У него и так записан этот номер, но, чтобы не искать в записных книжках, полковник попросил написать его на бумажке, а бумажку спрятал под слегка желтоватое и потрескавшееся настольное органическое стекло.

Рядом сидит генерал Легкоступов, ждет результатов разговора.

Трубку берут сразу.

– Добрый день. Полковник Мочилов...

– Здравия желаю, Юрий Петрович. Это Гагарин...

Мочилов демонстративно слегка отодвигает трубку от уха и морщится, но тут же добавляет на аппарате громкость, чтобы разговор слышно было и генералу.

– Я узнал. Так басовито только вы во всей Москве и говорите... Вас бы в Большой театр...

– А там что, тоже сегодня стреляют? – наивно интересуется Доктор Смерть.

Полковник от такого вопроса слегка икает.

– Не приведи, как говорится, господи... Виктор Юрьевич, я по нашему общему делу могу с вами говорить или мне непременно сразу с Александром Игоревичем общаться?

– Он только что пришел и разговор слышит. У нас включен спикерфон. Можете говорить.

Мочилов вздыхает еще раз. Так, чтобы и Доктор Смерть этот весомый вздох уловил.

– У нас неприятности...

– Я по голосу это сразу понял. Когда у вас неприятности, вы, как правило, не стремитесь командовать... Что, Юрий Петрович, случилось?

Полковник бросает взгляд на генерала. Геннадий Рудольфович, как всегда, предельно невозмутим – почти демонстративно. Да ему, по сути дела, и не от чего волноваться. Его по погонам никто не ударит за действия спецназа ГРУ.

– Наши группы упустили Талгата. – Мочилов говорит на выдохе, едва слышно, и сам стесняется своих слов, будто это именно он командовал непосредственными действиями в горах Чечни. – Вычислили... Следили за ним, позволили с человеком встретиться, дали по спутниковому телефону поговорить, чтобы отследить потом связи, держали вроде бы в плотном кольце, а он ушел обманом, переодевшись...

– Надеюсь, не женщиной, как Керенский[27]?

– Нет. В одеждах всеми уважаемого старейшины, ветерана Отечественной, кавалера трех орденов Славы... Просто медленно ушел стариковской походкой... Никто и не подумал, что это он уходит, а старик в его одеждах остался на месте...

– Даже на такого старика Талгат посягнул?

Полковник свои вздохи не считает и за них не платит, а потому вздыхает в очередной раз.

– Нет, старик сам предложил ему обмен одеждой, чтобы дать уйти. И гордится этим.

– Хороший старик... – одобряет Доктор. – Надеюсь, парни его не тронули?

– Его даже не задержали... Отвечать на вопросы относительно звонка он сначала категорически отказался, потом, подумав, сознался, что Талгат дал ему возможность поговорить с сыном, которого хорошо знает по детству. И заявил, что разговора о войне не заходило. Номер набирал сам Талгат, отец номера не знает. Старику, как утверждает Согрин, можно верить...

– Пусть так. Что-то еще?

– Правда, есть еще и небольшой успех – захвачены двое боевиков из отряда Абдукадырова. Арабы, наемники. Их сегодня доставят в Москву спецрейсом. И вместе с ними аппарат спутниковой связи, по которому разговаривал Талгат. Он в последний момент удалил из памяти все номера последнего и предыдущих наборов. Попробуем восстановить хоть что-то... Сейчас мы даже не знаем номер самого телефона Абдукадырова.