– Жена у него заболела, так что пока на этой машине я.

Он привёз нас туда же, откуда и забрал, – к моему дому. Мы попрощались и вошли в подъезд.

– Давай пообедаем у нас, а потом я тебя провожу, – предложил я. – Конечно, если тебе не надоели мамины борщи.

– Ладно, – согласилась она. – Твоя мама очень вкусно готовит. Скажи, зачем ты поругался с этим…

– Сглупил, – признался я. – Терпеть не могу таких типов. Ладно, забудь о нём, впредь буду сдержанней.

– Раздевайтесь, мойте руки и за стол, – сказала мама, увидев нас в прихожей. – Хорошо выступили?

– Когда мы выступали плохо? – ответил я. – Глава комиссии сказал, что первое место у нас в кармане. Весной придётся ехать в Москву.

– Правда, что ли? – не поверив мне, спросила мама у вышедшей из ванной Люси. – Он не сочиняет?

– Нам так сказали, – ответила она. – Нас засняли, знать бы, когда покажут.

– Завтра уже десятое, – сказала мама, накладывая нам в борщ сметану, – а послезавтра вам идти в школу. Готовы?

– Понедельник – день тяжёлый, – ответил я, – а при таких перерывах в занятиях он будет убийственным. К хорошему привыкаешь быстро.

– Спасибо, Галина Фёдоровна, – поблагодарила Люся. – Изумительный борщ. Я немного соскучилась по школе. Это у него много занятий, а мне было скучновато. Хороших книг мало, а по телевизору была только одна интересная передача, да и та о нас.

– Надо же! – сказала мама. – Верно говорят, что с кем поведёшься, от того и наберёшься. Раньше я не замечала за тобой склонности к шуткам.

– Надо больше заниматься йогой! – наставительно сказал я. – Хочешь, я покажу тебе десятка три асан?

– Показывай Ольге, – отозвалась Люся. – Она готова выполнять весь день всё, что от тебя исходит, а я не собираюсь долго стоять на голове.

– Зря, разглаживаются морщинки!

– Ах ты!

– Дети, быстро перестали! – сказала мама. – Доедайте первое, а я сейчас наложу второе.

– В меня больше ничего не влезет, – отказался я. – Доем борщ – и всё! Не хватало ещё растолстеть. Лучше накладывай Люсе. Можешь отдать ей и мою порцию.

– Я это припомню, – пообещала подруга. – Я тоже наелась, спасибо.

– Теперь целуй! – сказала она, когда ушли в мою комнату. – И за выступление, и за вторую порцию!

– После борща не буду! – отказался я. – У тебя на губах капуста.

– Ах ты! – она толкнула меня на кровать, а когда я не удержался и сел, навалилась сверху и прильнула к губам.

Память всколыхнулась, и мои руки сами начали её ласкать…

– Теперь поняла, о чём я говорил? – задыхаясь, сказал я. – Люсенька, нельзя же так, я всё-таки не железный и слишком многое помню, чтобы…

– Я поняла, – ответила она. – Но как же было хорошо, пока ты не прекратил. Ждать целых четыре года, да я раньше сойду с ума!

– Потому и говорю, что нужно прекращать. До нашей дружбы ты жила спокойно и не сходила с ума. Правильно делают, что запрещают такую любовь. Что хорошего в том, чтобы хотеть и не мочь? Я теперь буду думать только о тебе, разве что поможет медитация.

– Научи меня медитациям, – попросила она. – Раз ты их выполняешь, значит, они для чего-то нужны?

– Плохо, что я об этом не подумал, – сказал я, поднимаясь с кровати. – Надо будет многому тебя научить. Если нам с тобой вместе жить, это может оказаться полезным. Слушай…

Последний день каникул я полностью провёл с Люсей. Мы сидели в моей комнате, потом гуляли и снова уединялись у меня. Я впервые подробно рассказывал ей о своей жизни, о мире будущего и отвечал на вопросы. По моей просьбе она захватила трико и показала, что и как выполняет. Поправив ошибки, я позанимался сам. Люся сидела на кровати, а когда я закончил с асанами, начала щупать мои мышцы.

– Прекрати немедленно, не то получишь по рукам! – сказал я. – Больше я вместе с тобой не занимаюсь йогой.

– Я не думала, что у тебя такие мышцы. Ну потрогала, что в этом плохого?

– Вот я потрогаю тебя в разных местах, тогда узнаешь. Эй, это шутка, не буду я тебя трогать!

– Но хоть поцеловать?

– Ты и так меня завела, не хватает только поцелуев!

– Как завела? – не поняла она.

– Так говорят, когда ласками вызывают возбуждение, – объяснил я. – Все, оставили эту тему. Давай ты посидишь и подумаешь о своём поведении, а я немного попишу и пойду тебя провожать.

Люся принесла с кухни табуретку, села рядом со мной и смотрела, подперев подбородок ладонью, как я заполняю страницу за страницей. Когда закончил и отложил тетрадь, подруга придвинулась ближе и прижалась головой к моей груди. Я обнял её и уткнулся лицом в волосы.

– Пусть нам многого нельзя, – сказала она, – но я счастлива. Единственное, что тревожит, это опасность для тебя, когда пустишь в ход свои тетрадки.

– Этого не избежать, – ответил я. – Постараюсь быть осторожней, но многое будет зависеть не от меня. Я не только хочу прожить с тобой жизнь, вырастить детей и нянчить внуков, но чтобы и у них была такая возможность. Знаешь, как было горько сознавать, что мои внуки вряд ли доживут до старости? Или их дети. Человек должен умирать, давая место другим, а человечество должно жить. Давай я тебя провожу, а то родители будут недовольны. Как ушла утром, так дома и не появлялась. А завтра будь готова испытать то, что я испытал после публикации статьи в «Комсомолке».

Я ошибся – и слава богу! Почти все одноклассники, живущие в городках, смотрели на каникулах наше выступление и встретили нас с восторгом. Куда девалось былое отчуждение! Меня от избытка чувств несколько раз стукнули по плечу. А во вторник в школу на «Запорожце» приехал кто-то из отдела культуры Минского облисполкома и привёз наши дипломы лауреатов республиканского смотра самодеятельных искусств. Как и говорил Тикоцкий, мы получили первое место, причём за «Качели».

– У меня нет слов! – сказала Ирина, передавая нам бумаги. – Теперь вы через два месяца поедете в Москву вместе с теми, кто занял вторые и третьи места.

– Да, нам говорили, Ирина Михайловна, – сказал я. – Постараемся победить и там.

К концу недели ажиотаж вокруг нас потихоньку сошёл на нет, а в воскресенье наше исполнение «Погони» передали и по местному, и по центральному телевидению. За весь январь я никого не заинтересовал, а в начале февраля обо мне опять заговорили: в продажу вышел сборник. По договору с издательством мне полагался один экземпляр, но я договорился через Валентина, что за мой счёт их оставят десяток. Рассчитываться и забирать книги уехал с мамой, предварительно отпросившись в школе. Деньги, естественно, отдал родителям, пять экземпляров книг передал в школьную библиотеку, а остальные оставил себе с целью раздать родственникам. Одну книжку, как и обещал, принёс в класс. К концу января я полностью закончил свои записи и стал думать о том, как подкатиться к Машерову. Через месяц с небольшим нынешний первый секретарь Мазуров уедет в Москву и его место займёт Пётр Миронович. Хоть он отличался простотой в общении, подобраться после повышения будет намного трудней. Я был повязан по рукам и ногам своим возрастом и школой, а родителей мог использовать только втёмную. Для начала нужно было анонимно передать письмо, составив его так, чтобы оно не очутилось в мусорном ведре. В нём же хотел описать два стихийных бедствия, которые должны были произойти в самое ближайшее время. Безусловно, о них будут говорить по телевидению и напишут в газетах. Одно из них – это торнадо, опустошившие Средний Запад США. Одиннадцатого апреля тридцать семь торнадо нанесли огромный ущерб, убив почти три сотни человек и ранив больше пяти тысяч. Другое – это землетрясение в Чили. Двадцать восьмого марта в половине пятого вечера землетрясение в семь баллов уничтожило четыре сотни человек. По шестьдесят пятому году у меня больше ничего не было, кроме ураганных ветров в Пакистане. Но ветра были ближе к лету и длились долго. Такой ветер с мутным прогнозом на май-июнь можно предсказать даже случайно, а попробуйте предсказать землетрясение с точностью до нескольких минут и с число жертв! Для передачи нужно было знать домашний адрес Петра Мироновича и иметь возможность смотаться в Минск. Я мог, ни во что не посвящая родителей, рискнуть и съездить в Минск в воскресенье. Только куда ехать? Письмо было написано и лежало за ковром. Помощь явилась в лице Валентина. В среду десятого почтальонша принесла от него телеграмму следующего содержания: «буду одиннадцатого утро заберу». Куда и для чего заберут, не сообщалось. Я позвонил Люсе, чтобы она завтра принарядилась и шла не в школу, а к нам, а сам утром, до начала уроков, сбегал в учительскую.