Бабушка тоже была из простых — дочь аптекаря из Инвернейла, в которую мой дед влюбился с первого взгляда, и ему было плевать на всех хальдорских аристократок вместе взятых. Мама принадлежала к семье обедневшего баронета (некоторые крестьяне и то были более состоятельными), но именно на неё обратил внимание будущий граф Ариас. В общем, выбирая себе спутниц жизни, их сиятельства руководствовались чувствами, а не стремлением возвыситься.

Папа всегда хотел сына, но хрупкое здоровье мамы не позволило им завести второго ребёнка. С детства, поначалу даже этого не осознавая, я стремилась заменить лорду Гарольду так желаемого им мальчика — наследника рода. Я рано научилась держаться в седле, так же, как и плавать. Хоть, помню, до слёз боялась нашего озера — вода в нём мне казалась такой холодной и пугающе тёмной. В пятнадцать лет я уже без труда объезжала лошадь, сама вела хозяйство, часами просиживая за гроссбухами и руководя прислугой. Отцу управление имением было в тягость, а мама большую часть времени проводила в постели. Я старалась оградить её от лишних волнений и сама, по возможности, решала проблемы, обращаясь за помощью к графу только в случае крайней необходимости.

Лорд Гарольд не без гордости любил повторять, что я дам фору любому мальчишке, а в будущем — и мужчине. Единственный мужчина, перед которым я откровенно робела (не считая своего родителя), был Кристофер Грейсток. Впервые я с ним повстречалась на балу дебютанток, где была одной из «кукол», обряженных в белоснежные воздушные платья.

Помню, как поймала его взгляд, когда спускалась по лестнице самой последней из двенадцати юных леди. Меня, Лорейн Ариас, представляли высшему свету Хальдора — тут было из-за чего понервничать, что я и делала, хоть и старалась не показывать своего волнения.

Зацепившись за этот взгляд, внимательный, пронзительный, одуряюще гипнотический, я уже не могла отвести от Кристофера глаз. Смотрела только на него, нарушая все мыслимые и немыслимые правила приличия. Да и он тоже был хорош — не спешил переключаться на грациозно плывущую передо мной породистую (ну то есть родовитую) Кэйтлин Листон или на первую красавицу столицы — Киану Кингслей. Именно её в то время прочили в жёны Кристоферу.

Наше взаимное переглядывание не осталось незамеченным — зал наполнился приглушёнными шепотками, на которые я не обратила внимания. Для меня тогда вообще как будто больше ничего и никого не существовало. Кроме мужчины, не сводившего с меня колдовского взгляда. В котором я тонула, растворялась, пока не пропала окончательно.

После, получив нагоняй от матери (негоже юной леди так пристально пялиться на молодого джентльмена, да ещё и на глазах у всего высшего света!), я получила и кое-что приятное — приглашение от Грейстока на первый танец. За ним последовал второй и третий. Молодой красавец-офицер, совсем недавно вернувшийся из армии, уделял мне всё своё внимание, одним лишь жёстким взглядом или резкой короткой фразой: «Эта леди занята» отгоняя от меня других желающих повальсировать со мной по залу.

Уже тогда, с самого первого дня нашего знакомства, он начал проявлять собственнические замашки. Но я не придавала этому значения, попросту их не замечала, витая в облаках и не помня себя от счастья.

Спустя несколько дней Кристофер прислал мне приглашение прогуляться с ним по Уайд-парку в сопровождении моей гувернантки. Потом была конная прогулка, ещё спустя неделю — пикник у озера, и снова бессчётное множество прогулок, встреч на приёмах, «случайных» столкновений в театре и на улицах города. Короткие разговоры, долгие променады и украдкой срываемые с моих губ поцелуи, которых нам обоим было мало.

Я видела в его глазах желание, которое ошибочно принимала за любовь. А любви-то, как оказалось, никогда не существовало. Один лишь банальный расчёт — Грейстокам нужны были деньги, вот он и кружил вокруг меня коршуном, дурманя мне голову. В то время я действительно была будто пьяная. От его внимания, от своих чувств к нему. Сильных, ярких, всепоглощающих. Совершенно искренних. На то, чтобы похоронить в себе эту любовь, у меня ушли годы, и я сделаю всё, чтобы она не воскресла. Тогда эта боль меня почти уничтожила.

Снова сделать себе больно я не позволю.

Его светлость оказался до противного пунктуальным — явился ровно в восемь, минута в минуту, когда я уже собиралась отчалить. Никогда не ждала мужчин и изменять своей привычке не собиралась, но Кристофер, увы, лишил меня удовольствия в гордом одиночестве добраться до театра.

Отпустив своих людей, он протянул мне руку, чтобы помочь устроиться в карете, и окинул таким взглядом, словно вот прямо сейчас, на ступенях крыльца, собирался сорвать с меня платье.

— Специально дразнишь? — проговорил хрипло, будто целый день только и занимался тем, что курил сигары.

Хотел коснуться моей руки поцелуем, но я отпрянула, ругая себя за неосмотрительность (нечего было вообще вкладывать в его ладонь свои пальцы) и борясь с желанием хорошенько ему двинуть. За бесстыдный взгляд, которым он продолжал меня награждать, особое внимание уделяя глубокому вырезу моего платья.

— Я наряжалась не для тебя, — подхватив юбки насыщенного ультрамаринового цвета, сама забралась в карету.

— А для кого же? — сразу помрачнел Грейсток.

Хотела напомнить ему, что он не имеет права ревновать, но потом плюнула на это дело. Нервы будут целее.

— По твоей вине я лишилась любовника. Придётся искать себе нового.

Заметила, как на лице у Кристофера напряглась каждая мышца, но он быстро взял себя в руки и, демонстрируя чудеса выдержки, холодно заявил:

— Боюсь, под пристальным надзором мужа сделать это будет непросто.

Ну вот, опять он сказал это слово.

— Поводок не забыл?

— Интересная мысль… Но всё же предлагаю повременить с поводком до спальни.

Какой же он всё-таки… непрошибаемый. Видит же, что я к нему испытываю, и продолжает делать вид, будто всё у нас замечательно. Чудесно и распрекрасно. Настолько, что я только и думаю о том, как бы вышвырнуть его из экипажа.

— У меня, кстати, есть для тебя подарок. — С этими словами он взял обтянутый кожей футляр, на который я прежде не обратила внимание.

Раскрыв его, продемонстрировал темнеющую на белоснежном атласе бархатку с подвеской в виде капли, по сравнению с которой моё прошлое приобретение и рядом не лежало. Прозрачно-голубой бриллиант искрился и переливался даже в полумраке экипажа. Контур камня обтекали, повторяя каждый плавный изгиб, крошечные, словно звёздная пыль, сапфиры, ещё больше подчёркивая его красоту и значимость.

— К сожалению, Лори, я пока что не смогу вернуть тебе твой кулон. Надеюсь, этот послужит ему заменой.

Украшение было, бесспорно, красивым, но… это было украшение от Кристофера.

— Миленькое, — равнодушно взглянула на подвеску. — Но не в моём вкусе. Ты зря беспокоился — у меня полно драгоценностей.