Пухлые губы, так контрастировавшие с прочими чертами лица, задвигались, однако звука не последовало, как в фильме с рассинхронизированной озвучкой. Наконец, женщине удалось овладеть собой.

– Конечно. Это ведь просто ужасно.

– Вы были дружны с мисс Кост?

Ее глаза подернулись какой-то странной пеленой, как у птицы.

– Не особенно. У нас не было ничего…

– Ничего общего?

Миссис Бэрримор кивнула. Ее руки на коленях неконтролируемо двигались, словно живя собственной жизнью.

– У нее были враги?

– Мне о них ничего не известно, – тут же откликнулась она, будто ждала вопроса. – Я вообще мало что о ней знала.

Аллейн спросил, согласна ли она, что мисс Кост приняли за другого человека. Миссис Бэрримор горячо и даже с каким-то облегчением поддержала эту теорию и сказала, что вынуждена подозревать Уолли.

– Которого изначально подстрекала сама мисс Кост?

– Думаю, это не исключено. Она была… Неважно.

– Мстительной?

Миссис Бэрримор промолчала.

– Боюсь, – заметил Аллейн, – в таких случаях говорить о покойных только хорошее не получится. Как я понял по тону миссис Карстерс…

– Далси Карстерс?! – воскликнула миссис Бэрримор с внезапным воодушевлением. – Она никогда слова дурного ни о ком не скажет!

– Да, я так и понял. Однако… мне показалось, что в данном случае она изо всех сил боролась с таким желанием.

Слабая улыбка, появившаяся на губах миссис Бэрримор, совершенно преобразила ее лицо.

– Милая Далси, – пробормотала она.

– Они с мужем, разумеется, просто в шоке. На мой взгляд, и преподобный, и его супруга люди возвышенные, не от мира сего.

– Вот как? Вы правы, это про них.

– Я сейчас говорю вообще обо всей этой ситуации с источником, чудотворность которого теперь поставлена под вопрос. Последние два года принесли большие изменения, не так ли?

– Огромные.

– До этого супруги Карстерс весьма нуждались?

– О да. Приход был чудовищно беден, содержание выплачивалось самое скудное, насколько я понимаю, а личных доходов у них никаких нет. Мы все крайне сожалели об этом. В чем они ходили! Далси хорошенькая, но ей нужно тщательно следить, что она носит, – заметила миссис Бэрримор с невольным высокомерием женщины, которая будет прекрасна и в дерюге. – Конечно, все делали что только возможно, но, по-моему, она ни разу не покупала себе обновок.

– Сегодня она выглядела вполне элегантно.

– Правда? – Впервые голос Маргарет Бэрримор прозвучал так, как будто это просто дружеская беседа. – Я думала, мужчины не замечают, во что одеты женщины.

– Готовы биться об заклад, что я не скажу, в чем вы были вчера у источника?

– В чем же?

– Белое льняное платье с квадратным вырезом и кожаным поясом. Коричневые итальянские туфли с большими пряжками. Замшевые перчатки в тон. Широкополая соломенная шляпа с коричневой бархатной лентой. Того же цвета кожаная сумочка. Никаких драгоценностей.

– Победа за вами, – признала миссис Бэрримор. – Видимо, это часть вашей профессиональной подготовки, так что вряд ли мне стоит чувствовать себя польщенной. Или нет?

– Я был бы не против. Но сейчас развенчаю свое достижение – могу вам сказать, что миссис Карстерс тоже была в красивом льняном платье сегодня утром.

Он описал наряд жены священника. Миссис Бэрримор выслушала с серьезным видом.

– Платье было белым? – спросила она.

– Нет, зеленым.

– Ах, вот как. Понятно.

– Оно раньше принадлежало вам?

– Да, если это то, о котором я думаю.

– Когда вы отдали его ей?

– Теперь и не вспомню.

– Видимо, два года назад или больше?

– Не могу сказать.

– Попытайтесь.

– Я действительно не помню. Время от времени я отдавала ей что-то лишнее. Мы слишком много об этом говорим – я чувствую себя так, будто выставляю напоказ свою щедрость. Никакой благотворительности, ничего такого. Просто женщины иногда обмениваются нарядами, вот и все.

– Я не стал бы настаивать на ответе, если бы не считал его важным.

– В чем же здесь может быть для вас интерес?

– В том, было ли у нее это платье два года назад. Почему? Подумайте.

Она быстро и легко поднялась на ноги.

– Полная чушь! Вы хотите сказать… Уолли?..

– Именно так. Зеленая Дама.

– Но… все считали, что она ему привиделась. А если и нет – летом много кто носит зеленые платья.

– Разумеется. Я лишь пытаюсь установить, когда вы все-таки отдали его ей? Неужели ничего не приходит на ум?

Миссис Бэрримор подумала минуту, опустив глаза и глядя на свои руки.

– Ничего. Точно больше года назад. – Она отвернулась в сторону. – И даже если бы я могла припомнить, не уверена, что захотела бы вам сказать. Здесь нет и не может быть никакой связи с сегодняшним кошмарным происшествием. Если же вы правы относительно другого, то это касается только Далси Карстерс.

– Возможно, она сама вспомнит.

– Ни на секунду не могу себе представить, чтобы ей пришло в голову разыграть подобную… подобную фантастическую сцену. Совершенно на нее не похоже. Она не могла быть Зеленой Дамой.

– Вообще-то я и не думал, что это она. – Аллейн подошел к миссис Бэрримор вплотную. Она подняла голову, глядя ему прямо в глаза. Ее лицо побелело. – Ну же, давайте прекратим играть. Зеленой Дамой были вы, так ведь?

I

Будет ли она отрицать, и что тогда можно сделать? Почти ничего, надо сказать. Предположение Аллейна основывалось большей частью на чистой интуиции – а он предпочитал считать, что не верит в нее. Стало ясно, однако, что миссис Бэрримор глубоко потрясена его словами. Побелевшее лицо и беспорядочно двигавшиеся руки полностью ее выдали. Однако она все же была, как заметила мисс Эмили, сильной натурой.

– Похоже, я попалась. Очень глупо с моей стороны. Полагаю, вы можете себя поздравить. Что натолкнуло вас на эту мысль?

– Я случайно заметил, с каким раздражением вы смотрели вчера на эту дебелую девицу, появившуюся из-за валуна. Ну и кроме того, как мне сказали, Уолли твердил, что Зеленая Дама была высокой и очень красивой. Разумеется, в первую очередь я подумал о вас.

Наверху хлопнула дверь. Послышался хриплый мужской кашель. Миссис Бэрримор с выражением ужаса на лице схватила детектива за руки.

– Мистер Аллейн, ради бога, обещайте мне, что не будете говорить об этом с мужем. Клянусь, это нисколько не поможет вам в расследовании. Вы не представляете, что будет, если вы меня не послушаете.