— Что здесь произошло?

— Не заговаривай мне зубы. Отвечай: как ты посмел так поступить со мной?

— Катюша, но я не понимаю…

— Не понимаешь? Ты и дальше будешь делать вид, что у тебя ничего не было с другими женщинами?

— Что ты хочешь сказать?

Она опустила глаза на мое неприкрытое достоинство.

— Не ожидала от тебя, что ты будешь шляться по чужим койкам! Я пришла сказать, что ты больше меня никогда не увидишь!

— Я не понимаю! Что случилось, дорогая? Кто тебе напел в уши эту ерунду о других девчонках? Я всегда был верен только тебе.

— Клянись своей настоящей матерью, что не спал с китаянкой по имени Кэти!

— Настоящей матерью? — переспросил я.

— Да, не той, что делает вид, что она твоя мать, а той, кто родил тебя на свет. Поклянись ей, что ты не спал с Кэти.

— Но, дорогая…

— Значит, спал? — из ее глаз потекли слезы. — Значит, это правда? Ты решил лишиться девственности не со мной? Ты растратил себя на какую-то шлюху?

— Любимая… — протянул я.

— Не смей звать меня так! Ты чертов предатель, — она ударила меня по волосатой груди. — Я же тебя долго ждала.

— Я не спал с Кэти. Я лишь смотрел, как с Кэти спал другой. Можно сказать, подсматривал.

— Что за чушь ты городишь, Антон? Кто другой? Ты был там, ты разрешил ей себя трогать.

— Это не совсем так, дорогая. Можно сказать, что я поддержал своего друга, я помог своему товарищу расслабиться, но сам я не делал ничего такого.

Катя не желала слышать меня. Она хныкала и постоянно терла глаза. Мне было тяжело смотреть на нее. Мои ноги слабели. Меня воротило, и я уже сам был готов расплакаться вместе со своей возлюбленной.

— Ты был там, видел голое тело другой женщины, неужели этого недостаточно? Что мне, уйти от тебя?

— Но ты же знаешь, я не волен выбирать, где мне быть. Я просто следую за Антошей.

— Мне это надоело, Антон, я больше так не могу. Не могу! Этот случай с голой девкой, еще твоя мать… — она вытерла слезы, — которая пришла сюда вновь и сожгла все дотла. Спалила целый остров. Все, что мы с тобой так долго строили. Все, что для нас с тобой так было важно. Она же дьявол и хочет лишь одного — чтобы мы страдали!

— Дорогая, у нас же есть план. Ты ведь помнишь, что мы скоро увидимся в реальном мире. Скоро мы станем одним целым, и никто уже не сможет нам испортить жизнь, — я старался, чтобы мой голос звучал уверенно, хотя уже сам потерял всякую веру в то, о чем говорил. — Мы скоро увидимся. У меня есть деньги. Ты помогла их раздобыть. Твоя подсказка, помнишь? Одинадцать. Ты умница, ты такая умница, — я потянулся к Кате, чтобы обнять ее.

Она поддалась. Девушка обхватила меня за шею и крепко прижала к себе. Мы заплакали. Оба. Слезы лились рекой, то ли от радости, то ли от безысходности.

— Может, ты что-нибудь наденешь на себя?

— Но тут, кроме нас, никого нет, — ответил я.

21

Солнце врезалось мне в глаза. Я проснулся не от будильника или толчков Старухи, а потому, что выспался. Сон был крепкий, сладкий. Столько разных картинок мне давно не снилось. Лежа в кровати, я не чувствовал тревоги. Впервые за все время, что себя помню — я проснулся без дурных мыслей в голове. Я просто лежал и смотрел в потолок. Ничего особенного, белый потолок с желтым потеком в углу. Клякса имела форму осьминога: здоровая голова и маленькие щупальцы. Я увидел муху, кружащуюся около него. Осьминог ожил и схватил крылатую тварь. И закрыл глаза, и открыл их вновь. Потек был на месте, а мухи нет. Скорее всего, потому что ее никогда и не существовало.

Я гулял в своих фантазиях, смотря на потолок как на экран телевизора. Я видел Старую Каргу, чавкающую холодной кашей на больничной койке. Катю, примеряющую красивое нижние белье и чулки. Потолок показал мне и Тамару Тимофеевну, рассматривающую из окна местную шпану. Сергея Валерьевича, дающего указания таджикам в желтых плащах, и, конечно, Юрия Борисовича со свежей бутылкой шампусика в руках. Каждый был занят чем-то простым. Житейским. Тем, что делают простые люди из года в год: работают, развлекаются или спят. Я подумал о том, что на самом деле не богатая на события у нас все-таки жизнь. И при этом каждый находит что-то свое в этой рутине.

Я лежал, изучая фрагменты чужих судеб. Вспомнив моего главного дружбана Сергея, вояку-охранника из "Дикси”, я представил, что же он мог делать сейчас. В моем воображении он стоял у кассы и смотрел во все глаза на лица потертых орков, ведущих охоту за выпивкой. Он достаточно напряженно старался предугадать действия посетителей магазина, сканируя людей, как робот-терминатор из будущего, определяя, на кого нужно обратить особое внимание. Кто может свистнуть что с полки, а кто никогда не сделает ничего подобного. Стоит признать, у Сергея на это дело глаз был набит.

В раздумьях я вспомнил, как Старая Карга устроила меня диспетчером эскалатора. Та еще работенка. Меня туда не хотели брать, просили справку о моем психическом здоровье. Когда я посидел один день в стеклянной будке без возможности сходить в туалет и прикрыть глаза, стало понятно, почему они ее просили. В мои обязанности входило пялиться в экран монитора или на сам эскалатор и в случае ЧП нажать на кнопку его остановки.

Одна бабка решила посидеть на движущийся ступеньке, а это категорически запрещалось. На такую ситуевину были прописаны фразы, которые я должен проговорить твердым голосом в микрофон. Мой гундеж никто не воспринял всерьез, бабка даже не пошевелилась, а вместо это решила поспать. Она подалась вперед и кувыркнулась. Я надавил на кнопку экстренного торможения, за что и был уволен. Я был рад, что меня оттуда выперли, а вот Старуха отчитала меня как следует. Пела мне песню о том, что я неблагодарный сын и заставляю ее мучаться. Ничего нового. Тогда я просидел без работы около недели, слушая поучительные речи Карги о том, что я непутевый сын. Слов она не жалела, отрывалась как могла. Я пытался защитить себя, ворча в ответ, но она быстро отсекала такую возможность.

— С тебя пять тысяч! — загорелась смска на моем телефоне.

"Сергей! Неужели он смог достать мне номер Кати?” — подумал я.

Я не торопился