Чья-то рука схватила Михаила за шиворот и оторвала от пола. Дру– гая рука – грубые и бесцеремонные пальцы – отвернула его лицо от страшного зрелища. Его прижало к плечу, и он почувствовал резкий за– пах оленьей шкуры.

– Не гляди.– Это был голос Ренаты.– Не гляди, малыш,– сказала она и прижала его рукой за затылок.

Однако он мог слышать, и одно это было достаточно страшно. Полу– человеческий, полузвериный визг не утихал, сопровождаемый хрустом ко– стей, переходивших в другое состояние. В помещение вошел кто-то еще и Рената закричала: – Уйди!

Кто бы это ни был, он быстро удрал. Визг перешел в высокий тон– кий вой, от которого кожа у Михаила стянулась, а сам он был на грани безумия; он плотно зажмурил глаза, а Рената сжала его затылок. Тут до Михаила дошло, что руками он ухватился за ее шею. По помещению эхом разносился вой от сраданий.

И тут он перешел в скуление, как будто машина теряла мощность и затихала. Еще немного последних приступов хрипящего дыхания, и насту– пила тишина.

Рената опустила Михаила на пол. Он держал лицо отвернутым, когда она шла в сторону трупа и опустилась около него на колени. Никита, монгол с миндалевидными глазами и черными волосами, вошел в помеще– ние, коротко глянул на Михаила, а затем на женщину.

– Андрей умер,– сказал он, констатируя факт.

Рената кивнула.

– Где Виктор?

– Ушел охотиться. Для него.– Она большим пальцем показала на Ми– хаила.

– Все понятно.

Рената протянула руку, набрала пригоршню кровяных червей и под– бросила их в огонь. Они извивались.

– Виктор не хотел видеть, как он умирает.

Никита прошел вперед и встал рядом с Ренатой, и пока они говори– ли – что-то о саде,– любопытство заставило Михаила пройти по помеще– нию. Он встал между Ренатой и Никитой и стал разглядывать труп Анд– рея.

Это было волчье тело с коричневым мехом и темными незрячими гла– зами. С его языка натекла лужица крови. Правая нога у него была чело– веческой, узловатые предплечья оканчивались человеческими кистями, пальцами вцепившиеся в каменные плиты пола, как будто пытаясь вырвать их. Вместо страха Михаил ощутил в своем сердце щемящую боль. Пальцы были бледные и сморщенные, и это были те же самые пальцы, которые всего лишь немного времени назад цеплялись за его руку. Неотвратимая сила смерти ударила его в полную мощь, куда-то между подбородком и макушкой. Но этот удар очистил его внутреннее зрение, и в это мгнове– ние он отчетливо увидел, что его мать, отец и сестра, а также те дни, когда он мог грезить с кончиком нити от змея, ушли навсегда.

Рената глянула на него и огрызнулась: – Уйди отсюда!

Михаил повиновался, и только тут до него дошло, что он стоял на червях.

Никита и Рената завернули тело в оленьи шкуры, подняли его за концы и понесли прочь, в ту часть белого дворца, где царствовал мрак. Михаил сел на корточки у огня, через его вены текла кровь, как вода по весенним забитым льдом речкам. Он загляделся на темную кровь Анд– рея на камне, задрожал и протянул ладони к огню. ~ Ты скоро заболеешь~,– вспомнил он, что говорил Виктор.– ~Очень ско– ро~.

Ему никак не удавалось согреться. Он сел поближе к огню, но даже жар на лице не отогрел его костей. В груди у него защекотало, и он зашелся в кашле, звуки которого раздавались между сырыми каменными стенами как револьверные выстрелы.

Дни слились один с другим, в помещении не было ни солнечного, ни лунного света, только свет костра и искры, когда кто-нибудь – Рената, Никита, Поля, Белый или Олеся – подпитывал костер сосновыми ветками. Виктор никогда не занимался с огнем, как будто считалось, что такое прислуживание было недостойно его. Михаил ощущал тяжесть и большую часть времени спал, но когда он просыпался, его обычно ждал кусок ед– ва обжаренного мяса, ягоды и немного воды, налитой в полый камень. Он ел без каких-либо колебаний, но камень был слишком тяжел, чтобы под– нимать его, поэтому ему приходилось наклоняться над ним и лакать во– ду. Он заметил еще одно: тот, кто готовил мясо, постепенно оставлял его все более кровавым. Хотя это и не было совсем сырое мясо. Оно все время было из чего-то красного и розоватого, как будто вырвано из жи– вых внутренностей. Михаил сначала с недоверием относился к этим ужас– ным кускам, но кроме них ему ничего не клали, пока он не съедал того, что там было, и вскоре он научился не давать ничему – невзирая на то, каким бы сырым или ужасным оно ни было – лежать подолгу, не то нале– тали мухи. Он также понял, что выбрасывать тоже бесполезно – за ним никто ничего не убирал.

Однажды он проснулся, дрожа от холода снаружи и горя в жару под шкурой, от хора волков, вывших где-то в отдалении. Сначала они испу– гали его. Несколько секунд он был в панике, ему хотелось вскочить и проложить дорогу из помещения, бежать через лес назад, туда, где ле– жали его мертвые родители, так, чтобы можно было найти наган и выши– бить себе мозг, но паника ушла как тень, и он сидел, слушая эти зву– ки, как музыку, мелодии, воспаряющие в небо и сплетавшихся друг с другом, как лозы в летнем дурмане. Ему даже показалось, что через не– которое время он смог понять язык этого воя – странное ощущение, как будто он неожиданно научился думать по-китайски со всеми нюансами. Это был язык радости, смешанной с тоской, как вздох кого-то, стоящего на поляне с желтыми цветами под бескрайним голубым небом, простирав– шимся на все четыре стороны, и держащего порвавшуюся нитку, на кото– рой прежде летел змей. Это был язык желания жить вечно и знания того, что жизнь – жестокая красавица. Вой вызвал слезы на глазах Михаила и заставил его почувствовать себя маленьким, пылинкой в потоке воздуха над землей, над скалами и безднами.

Однажды он проснулся и увидел над своей головой морду светлого волка, льдисто-голубые глаза которого были неподвижны и пронзительны, когда смотрели на него. Он лежал очень тихо, сердце у него колоти– лось, когда волк стал его обнюхивать. Он тоже принюхивался к волку; мускусный приятный запах промытой дождем шерсти и дыхания, сохранив– шего воспоминание о светлой крови. Он дрожал, лежа как будто связан– ный, пока светлый волк медленно обнюхивал ему грудь и горло. Потом, тряхнув головой, волк открыл пасть и выронил одиннадцать нераздавлен– ных ягод на камень у головы Михаила. Волк отступил к краю костра, сел по-собачьи и смотрел, как Михаил ел ягоды и лакал воду из полого кам– ня.

Неясная пульсирующая боль возникла и пронзила его суставы. Дви– гаться – даже дышать – стало болезненным ощущением. И боль продолжала расти, час за часом, день за днем, и кто-то обмывал его, когда он опорожнялся, и кто-то подтыкал ему под бока оленью шкуру, как ребен– ку. Он дрожал от холода, и от дрожи боль воспламенялась, она проходи– ла по каждому нерву, заставляя его стонать и плакать. Сквозь неясный сумрак он слышал голоса. Франко: «Слишком мал, говорю тебе. Малыши не выживают. Рената, неужели ты так сильно хотела ребенка?» И Ренаты, разозленный: «Я не спрашиваю совета у дураков. Держи их при себе и оставь нас в покое». Потом голос Виктора, медленный и четкий: «У него плохой цвет лица. Думаешь, у него есть черви? Дай ему что-нибудь по– есть и посмотри, есть ли они?» Кусок окровавленного мяса прижался к губам Михаила. Михаил, погруженный в море боли, подумал: «Не ешь. Я приказываю тебе, не ешь», и почувствовал, как вопреки этому, механизм его челюстей сработал на открывание. Его опалила новая боль, вызывая слезы, потекшие по щекам, но он принял пищу, вцепился в нее зубами, как бы не позволяя ей ускользнуть. До него дошел голос Никиты, в ко– тором был оттенок восхищения: «Он крепче, чем выглядит. Посматривай, как бы он не откусил тебе пальцы!»