начальника главка Константин Викторович Ершов приехал на заводскую территорию на час раньше. Появился он без предупреждения, что-то не сработало: то ли связь, то ли помощники. Скорее всего, возвращался с очередного объекта, где проводил совещания, и в главк заезжать не стал. В обход по стройке пошел один, пока сообщили о его приезде, пока его нашли, он был уже на взводе. А может, завелся еще раньше. Когда Алексей Петрович добрался до него, тот распекал начальника участка. Голос у Константина Викторовича луженый, подстать фигуре. Был он мужчиной двухметрового роста, косая сажень в плечах. Увидев Алексея Петровича, даже не поздоровавшись, зарычал, словно медведь в берлоге:

— А, вот ты где! Посмотри, как ведут кладку, они что, совсем разучились работать?!

Зная непростой характер Константина Викторовича, Алексей Петрович решил промолчать.

— Ну, чего молчишь, сказать нечего?

— На мой взгляд, Константин Викторович, под штукатурку нормальная кладка, — выдавил из себя Алексей Петрович. Но лучше бы он этого не говорил.

— Люди добрые, поглядите на него! Это он считает нормальной кладкой?! Да разобрать надо все к чертовой матери, за такую работу всех выгнать, а тебе строгача влепить! — Указал он пальцем на Алексея Петровича.

Он еще что-то хотел добавить, но в это время подошел управляющий трестом, и переключил разговор на себя. Алексей Петрович, вздохнув с облегчением, подумал, что наконец-то его муки закончились, и стал потихоньку отходить от начальства. Но, видимо, такой уж случился день.

— Зорин! — услышал он зычный голос Константина Викторовича. — Ты куда, парень? Ну-ка подойди ко мне.

Алексей Петрович подошел.

Стоять рядом с высокорослым начальником ему было неудобно, приходилось задирать голову, чтобы видеть лицо говорившего, так как тот был на эту самую голову выше.

— Где монтажники? Почему не работают? Опять площади не передали под монтаж? — посыпались вопросы.

Алексея Петровича стала уже раздражать начальственная наглость.

— А вы сами догадайтесь с трех раз, где монтажники? — вдруг сказал он.

— Что ты сказал?

— Да ничего. Что же вы уже минут двадцать орете, словно петух вас в одно место клюнул.

— Что? — Константин Викторович даже склонил голову, и чуть пригнулся, чтобы внимательно разглядеть говорившего.

— Что слышите. То вам кладка не нравится, то монтажников начинаете искать в этом цехе, а они сделали свою работу и ушли отсюда месяц назад.

Управляющий трестом, подойдя ближе к Алексею Петровичу, потихоньку дернул его за рукав, чтобы тот не зарывался.

— Григорий, кто это? — вдруг обратился высокий начальник к управляющему трестом.

— Начальник управления, — ответил тот.

— Я знаю, что начальник, он твой работник?

— Мой, мой.

— Так гони его к хренам собачьим! Ишь, говорить научился, больно много гонору у него.

Внутри у Алексея Петровича все кипело. Ну, пусть большой начальник, однако кто ему дал право так разговаривать, словно кругом нелюди. За последний год, то есть за время кураторства Константина Викторовича, он довольно часто встречался с ним. Не однажды видел, как, порой из-за пустяков, тот съезжал с катушек, и начинал метать громы и молнии направо и налево. Но сия беда обходила Алексея Петровича стороной. Обходила до сегодняшнего дня. Полный негодования на несправедливый разнос, за пренебрежительное отношение, он отстал от начальников, неловко поглядывая на своих подчиненных, которые слышали весь разговор. Однако неприятности этого дня не закончились, и все, что было при обходе, потом показалось цветочками. Начав совещание и проверяя выполнение работ за неделю, Константин Викторович зацепился за срыв срока по представлению фронта работ сантехникам. Там и срыва-то не было, исполнители уверяли здесь же на совещании, что работа сделана, бумагу не успели подписать, но Константина Викторовича было уже не остановить.

— А ты, Григорий, его защищаешь, — обратился он к управляющему, добавив несколько крепких слов, — запишите в протокол: объявить Зорину выговор за несоблюдение сроков при выполнении работ в соответствии с протоколом.

— Константин Викторович, — обратился к нему Алексей Петрович, — но вы же не правы, работа выполнена в срок.

Но тот, повернувшись к нему и удивленно подняв брови, добавил.

— Для глухих повторяю — выговор.

— Да, видимо, правильно говорят, и у мужчин бывают критические дни, — довольно громко сказал Алексей Петрович.

Кто-то хихикнул, кто-то засмеялся, улыбнулся даже генеральный директор, который до этого не обращал ни на кого внимания, рассматривал и подписывал стопку бумаг, лежащую перед ним.

— Чего он сказал? — прищурив глаза, спросил Константин Викторович у управляющего трестом. Тот пожал плечами.

— Что ты сказал, про какие дни? — обратился Константин Викторович уже к Алексею Петровичу.

— Я сказал, что у мужчин тоже бывают «критические дни», — повторил тот громко и ясно, так, что не понять этого уже было нельзя.

В кабинете повисла тягостная тишина.

— Вот, значит, ты до чего договорился. Язык свой распустил, словно ботало. Знай, мальчик, таких, как ты, я встречал десятками и сотнями. Думаешь, умную вещь сказал. От греха подальше выйди отсюда вон, учитывая мои «критические дни», чего бы побольше тебе не получить!

Алексей Петрович пошел к выходу в полной тишине. Такого не случалось никогда. На совещании могли обругать, наказать, бывали случаи, когда снимали с работы, но чтобы выгонять начальника управления, как нашкодившего ученика на уроке, такого не было никогда. Однако вот случилось, и какие действия будут предприняты после этого, никто не знал.

У Алексея Петровича сердце стучало так, что он думал, еще секунда, и оно выскочит из груди. Виски сжало железными обручами. Гнев душил, так хотелось взять в руки палку и стукнуть по голове дурака-начальника, смачно обматерить, иронично подколоть. На языке уже вертелись готовые слова, горячие, как угольки, и остренькие, словно перчик. Уже спускаясь по лестнице, подумал: правду говорят: «Тот прав, у кого больше прав». Закрывая дверь заводоуправления, он испытал странное чувство стыда за содеянное. Он попытался с ним бороться: пусть он не сам начинал эту свару, но что стоило промолчать, прижать губы, знал ведь, что «спорить с начальством — плевать против ветра». Стыд и обида переполняли его. Упрекая себя, находя малейшие зацепки для оправдания своих действий и слов, Алексей Петрович понимал, что все это не останется без следа, не забудется, да и «добрые люди» напомнят заместителю начальника главка о дерзости молодого человека.

Он говорил себе: ну все, успокойся, уже случилось, не казни себя, дело сделано.

Вечером, принимая рапорты с объектов о проделанной работе, он действовал на автомате. Коварные мысли не давали покоя. В голове шел нескончаемый внутренний диалог. Алексей Петрович невольно возвращался к разговору с начальством, пытался отогнать эти мысли, но они не хотели уходить.

Звонили сотоварищи по