– Фу, какой ты вонючий, – прошептала она в его теплое висячее ухо. Стэнли ничего так не любил, как хрустящие жевательные палочки, которые якобы делают из бычьих пенисов – мысль об этом вызывала у Энди тошноту и без всякой беременности.

Песик лизнул хозяйке лицо и попал кончиком языка прямо в рот, отчего Энди тут же вырвало. Стэнли заскулил с извиняющимся видом.

– Ничего, малыш. Сейчас меня тошнит не только от тебя.

Она стянула платье-халат, черные колготки, бюстгальтер и трусы и встала боком перед зеркалом. Если не считать поперечной полоски ярко-красного цвета, натертой за день колготками, приходилось признать, что живот выглядит таким, как всегда. Не абсолютно плоским, это она видела, потирая его рукой. Но легкий жирок, как хорошо знала Энди, не новость. Кажется, талия стала чуть шире, не такой четкой, как месяц или два назад. Вскоре она совсем исчезнет. Энди все это понимала, и все равно это было непостижимо, как и представить внутри себя фасолинку с бьющимся сердцем.

Стэнли вытянулся на полотенце на полке у раковины (оттуда он иногда опускал мордочку в воду и лакал). Энди улеглась в ванну и выдохнула, тут в дверь постучал Макс спросить, все ли с ней в порядке.

– Все прекрасно, я принимаю ванну.

– А почему ты заперлась? Я хочу войти.

Энди посмотрела на Стэнли, который часто дышал, свесив голову над горячей водой.

– Я нечаянно, – сказала она и услышала удаляющиеся шаги.

Энди намочила махровую салфетку и положила себе на грудь. Глубокий вдох и длинный выдох. Она позволила себе полежать в приятной невесомости всего несколько минут. В еженедельной рассылке из Беби-центра, где вели ее беременность, подчеркивалось, что ванна должна быть теплая, а не горячая, и Энди, любительница лежать почти в кипятке, пошла на компромисс, позволяя себе париться не более пяти минут. Это была недолгая и блаженно расслабляющая процедура, как обычно перед сном, но пришлось довольствоваться тем, что можно.

Под звучный аккомпанемент сливавшейся воды Энди натянула мягкий махровый халат – половину свадебного подарка, преподнесенного Максу дедом с бабкой по материнской линии. Халат Энди был пунцовым, с белой вышивкой «Миссис Харрисон» слева на груди. А у Макса наоборот: халат белый, а «Мистер Харрисон» вышито красным. Завязывая пояс, Энди вспомнила, что подарок стал причиной спора с мужем.

– Круто, – отозвался он, ставя покрывшую себя бесславием спортивную сумку, с которой по-прежнему не расставался.

– Очень мило, но они даже не уточнили, буду ли я менять фамилию, – сказала Энди.

– Ну и что? – спросил Макс, привлекая к себе жену для поцелуя. – Бабушка не сообразила. Ей девяносто один, не требуй от нее многого.

– Нет, это понятно. Просто я… я не буду менять фамилию.

Макс засмеялся:

– С какой стати? Еще как сменишь!

Энди покоробило от такой развязной самоуверенности.

– Я Андреа Сакс уже больше трех десятков лет, хочу ею и остаться. Как бы ты отнесся, если бы тебя попросили сменить фамилию?

– Ну, это не одно и то же!

– Нет, одно.

Макс пристально посмотрел на жену.

– Почему ты не хочешь взять мою фамилию? – спросил он с такой искренней обидой в голосе, что Энди уже была готова передумать.

Она сжала его руку:

– Макс, это не какое-нибудь политическое заявление, и ничего личного тут нет. Просто я выросла с фамилией Сакс, я к ней привыкла. Я работала и строила карьеру, как Андреа Сакс. Неужели это непонятно?

Макс промолчал, со вздохом пожав плечами, но Энди почувствовала, что вопрос остался открытым. Ничего, суть брака – обсуждение и компромисс. Она обняла Макса, поцеловала в шею, и разговор прекратился. Но спор оказался сигналом, свидетельствующим о более серьезных проблемах. «Да кто же не берет фамилию мужа?» – недоверчиво повторял Макс. Он пускал в ход и родительскую карту («Моя мать будет счастлива назвать тебя своей дочерью»), отчего Энди готова была завизжать, и предков до седьмого колена («Фамилия Харрисонов передавалась из поколения в поколение»), давил на чувство вины («Мне казалось, ты будешь гордиться, что я твой муж, – я же горд, что ты будешь моей женой»), а когда все попытки провалились, даже прибегнул к вялой угрозе: «Если ты не хочешь брать мою фамилию, чтобы люди знали, может, мне не стоит носить обручального кольца, чтобы люди видели?» Но когда Энди пожала плечами и сказала, что насчет кольца он волен решать сам, Макс извинился. Он признался, что разочарован, но уважает ее решение. Энди немедленно почувствовала себя нелепо за то, что так уперлась в важном для Макса вопросе, причем неизвестно почему. Когда она обняла его за шею и сказала, что в профессии будет по-прежнему называться Сакс, но в миру с радостью сменит фамилию на Харрисон, Макс чуть не упал в обморок от благодарности и облегчения. Втайне Энди только радовалась: пусть это и старомодно, но ей хотелось носить фамилию мужа. Их ребенок тоже будет Харрисоном.

– Привет, – сказал Макс, отрываясь от «Джи Кью», когда Энди пришла ложиться спать. Он сидел в одних трусах «Кельвин Кляйн». Плоский – однако не демонстративно накачанный! – живот, безупречная кожа оливкового цвета, широкие плечи, создающие ощущение надежности. Энди ощутила, как в ней против воли нарастает влечение. – Хорошая была ванна?

– Как всегда! – Она налила себе стакан воды из графина на ночном столике и отпила глоток. Ей хотелось обернуться и полюбоваться телом мужа, но она заставила себя взять книжку.

Макс пододвинулся ближе. Бицепсы обозначились резче, когда он обнял жену сзади и поцеловал в шею. Энди ощутила знакомое тепло внизу живота.

– Какая у тебя горячая кожа. Ты, должно быть, лежала в кипятке, – пробормотал он, и Энди немедленно подумала: не слишком ли высокой была температура воды для ребенка?

Макс снова поцеловал ее в шею, и не успела Энди понять, что происходит, как он стащил халат с ее плеч до талии и нежно взял ладонями ее груди. Энди вывернулась из объятий мужа и натянула халат обратно.

– Я не могу, – сказала она, отводя глаза.

– Энди… – Голос Макса был напряженным. Разочарованным. Подавленным.

– Прости.

– Энди, посмотри на меня! – Макс мягко взял ее за подбородок и, повернув к себе, нежно поцеловал в губы. – Я знаю, я тебя обидел. Это меня убивает. Вся эта ситуация, – он покрутил рукой, – с матерью, с твоим недоверием, с тем, что ты не хочешь быть со мной… Это все моя вина, я понимаю твои чувства, но это же только письмо, ничего не было. Ничего. Я прошу прощения, но только за свое молчание, потому что ничего не было. – Он сделал паузу и продолжил уже с раздражением: – Пожалуйста, перестань! В данном случае наказание не соответствует преступлению.

У Энди сжалось горло, а к глазам подступили слезы.

– Я беременна, – сказала она почти шепотом.

Макс замер. Она чувствовала на себе его взгляд.