Пиопи II приписывается девяносто четыре года правления – самый долгий срок царствования в истории Египта. Но этот век не являлся периодом стабильности, он отмечен тем, что фараон правил только номинально. Знать, священнослужители и дворцовые чиновники все больше разделяли царство между собой. Пиопи II, последний царь Древнего Египта, так долго оставался у кормила лишь потому, что имел очень мало реальной власти.

Ко второй половине долгого правления Пиопи II Египет – уже практически разделившийся на более мелкие царства, объединяемый только формальной властью трона в Мемфисе – начал распадаться всерьез. Трудно указать одно определенное событие, приведшее к этому, но почти наверняка разливы Нила прекратились снова, как это случилось к концу Первой династии. Западная пустыня, похоже, придвинулась к самому краю обрабатываемых земель Египта, и это событие должно было вызвать серьезную тревогу.

Задокументированные события, касающиеся конца Шестой династии, скудны. Наш самый лучший источник – это египетский Царский список, в котором, как отмечает Колин Мак-Эведи в своем атласе древнего мира, за Шестой династией следует «явно бестолковая» Седьмая династия с семьюдесятью фараонами в течение семидесяти дней12 – эти цифры, должно быть, имели символичное значение. Семерка в то время еще не символизировала завершение чего-либо, как позднее в священных записях израильтян; больше похоже на то, что писцы, составлявшие список царей, умножили номер династии на десять, чтобы продемонстрировать общий хаос.[73]

После расточительной Четвертой династии, промотавшей жизни и средства египтян, и после проявления слабости царской крови постепенное снижение уровня божественности фараонов, а также засуха стали причинами крушения царства. Немногим менее века спустя в различных городах Египта уже правили соперничающие династии, и страна оказалась разделена между сражающимися царствами. Шестая династия была последней в Древнем Царстве Египта; следующие четыре династии принадлежали эпохе хаоса, известной, как Переходный период.

Сравнительная хронология к главе 15

Между 2278 и 2154 годами до н. э. орды кутиев[74] вторгаются в аккадские земли, но Третья династия Ура выбивает их

Аккадская империя теперь находилась под властью сына Саргона Маништушу, стремящегося к расширению границ. В отличие от Египта, властитель Агаде считал, что самые главные его враги все-таки располагаются за границами.

Надписи Маништушу хвастливо заявляют, что он являлся столь же удачливым военачальником, как и его отец. Он хвалится захватом новых территорий и даже пересекает Персидский залив на корабле, чтобы сражаться против «тридцати двух царей, объединившихся против него», там «он разбил их и разрушил их города».1 В этом заявлении может быть больше дыма, чем огня. Хотя Маништушу прославляет свои победы, ему платят дань те же самые области, которые уже покорил Римуш. «Тут нет лжи! – заканчивается одна из победных надписей. – Это чистая правда!»2 – то есть можно предположить противоположное, как и с титулом «Законный царь» применительно к узурпатору.

Четырнадцатилетнее правление Маништушу интересно в основном потому, что он стал отцом Нарам-Суэна Великого, внука великого Саргона и царя, максимально расширившего границы Аккадской империи. Как и его дед, Нарам-Суэн постоянно сражался. Одна из его стел заявляет о девяти победах за один год; другая, незатейливо названная Стелой Победы, изображает победу над одним из племен на территории западного Элама. Аккадские границы расширились настолько, что поглотили Сузы, одну из столиц Элама. Но вторая столица, Аван, оставалась независимой, там был центр сопротивления эламитов растущей угрозе с запада.

Игнорируя независимость царя эламитов, Нарам-Суэн взял себе титул «Царь Четырех Четвертей Мира» и «Царь Вселенной» – самореклама, избыточная даже для древней Месопотамии. Его имя в клинописях появляется рядом со знаком божественности3 и на месте, которое в более ранних записях занимают боги. Для Нарам-Суэн не нуждался ни в каких богах благословения своих битв – это он мог делать и сам. Насколько мы можем судить, Нарам-Суэн был первым месопотамским царем, который удерживал божественный титул всю свою жизнь; это определенно указывает на весомость его власти.

К правлению Нарам-Суэна сами аккадцы достигли определенной зрелости как народ – Саргон собрал долго воевавшие друг с другом города Месопотамии в одну империю, но аккадская культура так и не стала идентична шумерской. Вы могли жить в аккадской империи, повинуясь аккадскому царю, и все-таки быть шумером. Сыновья и внук Саргона описывали свои победы шумерской клинописью (для побежденных), а также по-аккадски (для себя). Официальные лица и гарнизонные войска жили в шумерских городах, но также сознавали себя частью культуры, которая отлична от шумерской.

Это растущее чувство культурной идентичности больше всего проявилось во время величайшей опасности для империи. С гор Загрос, скалистого района восточнее Тигра, вниз устремились племена кутиев и напали на границы царства Нарам-Суэна.

Сюжет с борьбой хаоса и порядка был хорошо знаком царствам этой эпохи. Китайское предание описывает борьбу правителей против внутреннего хаоса, сопровождающуюся усилением гнета и жестокой эксплуатацией. Египтяне рассказывали истории о битвах между братьями, когда страна вдоль Нила распадалась на отдельные царства. Гильгамеш борется с дикарем – но этот враг оказывается его собственной тенью.

Но Нарам-Суэн столкнулся с чем-то новым: вторжением варваров извне, чужаков, которые хотели только крушить и ломать. Захват Шумера аккадцами изменил судьбы царств, но у народа Саргона был свой язык и своя письменность. Ко времени правления Нарам-Суэна Аккадская империя стала все более похожа на нацию и все менее – на разбросанную по стране армию, которая время от времени то тут, то там останавливается на привал. Она имела свою собственную историю и своего собственного отца-основателя. Только теперь стало возможным говорить о противоположном социальном устройстве – о «варварах».

«Никто не называет себя варваром, – заметил историк Давид Мак-Каллоу, – только ваш враг именует вас так».4 Культура аккадцев противоположна хаотичному миру кутиев, которые, хоть и имели разговорный язык, не оставили после себя ни записей, ни традиций, а также никаких мифов. Конечно, ни одна из записей аккадцев не использовала слово «варвар», которое родилось в Греции гораздо позднее. Но аккадцы видели в ордах кутиев внешнюю силу, способную лишь разрушать – а не нести другую культуру вместо их собственной.