Гнев заскребся внутри, но я признавал за Саважем право злиться и поэтому сдержался.

— Я за сучками никогда и не бегал, брат. Но Али и не сучка.

— Ага, она хуева принцесса с золотой пиздой, и к тому же у нее поперек, и другой такой нет и не будет, да? — заорал он и швырнул бутылку в ведро.

Ноа и Фино поставили игрохерь на паузу, хоть и не повернулись, видно, не уверенные, придется ли вмешиваться. Как ни крути, когда десяток парней живут в одном пространстве, то конфликтов иногда не избежать. И так как характер у всех нас тут не ангельский, то и врезать в зубы друг другу случается. И пару взаимных зуботычин никто не станет прерывать, вмешиваясь, но если все пойдет по-жесткому, братья обязательно разнимут.

— С принцессой — в точку, остальное не твое дело, и ты не будешь никогда говорить о моей женщине неуважительно, — отчеканил я.

— Твоей женщине?! Твоей, кусок тупого идиота? — взвился Саваж еще больше. — Да она, блядь, замужем!

Так! Все! Меня реально заманало, что все сегодня тычут мне в одно и то же. Пускаться заново в объяснение реального положения вещей я не собираюсь. Встал, намереваясь свалить к себе, но брат преградил мне дорогу и с силой пихнул в плечи, требуя выслушать.

— Ты бы, сука, хоть посмотрел на вас со стороны! — орал он. — Жалкое зрелище! Ты, бля, даже стоя на противоположной от нее стороне улицы будешь выглядеть как долбоеб, занимающий не свое место! Куда, на хер, лезешь, Мангуст? Да у нее же на роже ее холеной, брехливо-ангельской написано: поебусь с наивным придурком и свалю обратно в красивую жизнь!

Ну все, с меня хватит уже этой поучающей херни! От отца стерпел, но не от Саважа. Схватив его за отвороты куртки, впечатал лопатками в дверцу холодильника и зарычал:

— А вот тут ты реально пиздишь, братец! Ты мою Али видел, говорил с ней, и зенки у тебя еще пока вроде не повылазили, чтобы не рассмотреть, какая она! У нее же вся душа до дна на ладошке! Да в ней никакого дерьма ни единой капли нет!

— Эй, мужики! — вскочили Тимон и Пумба. — Тормозите чуток!

— О, ну совсем пиздец! — презрительно скривился придурок, отталкивая меня. — Знаешь третий день, пару раз приправил и уже о душе заговорил! Да у тебя все еще хуже, чем я предполагал.

— Пошел на хуй! — отмахнулся я.

— У нас все нормально? — наверху лестницы появился Рауль. Наверняка тоже слышал, что я приехал, и стоял там незаметно на площадке на всякий пожарный.

— Ага, все охуительно, — ответил ему.

— А ты окажешься в местечке еще похуже, когда до дебила дойдет, что все они просто лживые похотливые твари, а такие, как мы, для этих богатеньких стерв не больше, чем игрушки на разок-другой! — и не думал униматься Саваж. — Типа ебаные самотыки, почесывать их зудящие дырки, как приспичит. Если надеешься на что другое, то ты жалок, братан.

— Если тебе попалась в жизни одна такая тупая подлая шлюха, что загнала тебя в петлю, и которую ты никак не можешь забыть, это не значит, что все женщины вокруг такие! — огрызнулся я. И да, я в курсе, что это нечестно, вроде как пнуть мужика по яйцам, но не пошел бы он. Сам нарвался.

Братья-игроманы укоризненно покачали головами, как два болванчика, усиливая одновременно и мое чувство вины, и злость. Не я всю эту хуету, между прочим, начал!

— Я, может, и полез тогда в петлю, потому что был ссыкуном безмозглым, зато ты у нас весь из себя умный, таскаешь эту веревку с узлом на шее теперь вместо галстука. И это только дело времени, когда твоя Али решит тебя подвесить, ясно?

— Мне ясно, что ты чертов трус, братан. Сам не готов начать жить в полную силу и мне не даешь!

Взревев, Саваж кинулся на меня, и я чудом уклонился от его хука.

— Осел херов! — закричал он. — Да, я трус, потому что за тебя, мудака влюбленного, боюсь! После того, как такие бабы тебя бросают, ты себя годами по кускам собираешь. Как сам-то этого не догоняешь, дурака кусок!

— Все, хорош! — вклинились между нами все трое братьев-свидетелей, расталкивая подальше. — Ну с хера ли на пустом месте так буксовать?

— Не я тут сую свой нос в то, что его ни хера не касается! — Я завелся и тоже уже был не способен так сразу остыть. И так денек выдался тот еще.

— Мангуст, ну ты-то тоже признай, что нам не насрать на тебя, так что у Саважа есть повод психануть. — Ага, Рауль — наш вечный рефери и самый рассудительный говнюк во взрывоопасной компании.

— Ну так и пусть психует, пусть даже по мне как угодно проходится, но Али пусть не трогает! Вы, блядь, все ее видели! Она не какая-то брехливая и предающая тварь.

— Ок, пусть так, — примирительно завивал Ноа, тесня меня подальше. — Тебе-то оно виднее, мужик.

— Не такая, ага, — вякнул Саваж, презрительно скривившись, и сплюнул на пол.

— Кончай уже его дрочить! — рыкнул на него Рауль.

— Да пожалуйста! Но вы все еще попомните мои слова, когда этот долбоклюй из-за нее на стену лезть станет!

— Не стану! Потому что она не уйдет. Я ее не отпущу.

— Еще лучше! Как держать станешь? Силой? Убьешь любого уебка, на которого она вместо тебя посмотрит? Сядешь к хренам тогда. Она того стоит?

— Она стоит того, чтобы попробовать!

— Да кончайте вы уже орать! — раздался хриплый, надломленный голос Дизеля откуда-то из коридора, а вслед за ним и какой-то надсадный кашель. — Эй, братаны, я бы тут не отказался от кое-какой помощи, если вы в состоянии прерваться.

От того, как он звучал, у меня разом взмок и заледенел затылок, и мы все рванули к нему. Дизель стоял на четвереньках, уронив голову, а когда поднял ее, я не узнал брата. Его лицо превратилось в сплошной кровоподтек, а светлые волосы все слиплись в бурые сосульки.

— Красава я, да? — ухмыльнулся он разбитыми в мясо губами и, закатив глаза, стал валиться нам под ноги.

Глава 22

— Либо вы немедленно успокаиваетесь, представляетесь и объясняете нормально суть своей претензии ко мне, либо я звоню со второго телефона в полицию и оставляю заявление о преследовании телефонными хулиганами! Ик!

Строгость голоса смазалась вырвавшимся звуком икоты. Вечная моя беда — после даже одного бокала вина я выгляжу и звучу так, как будто единолично