Уже перед самым рассветом ветер начал слабеть, серые тучи рассеивались и таяли в черном беззвездном небе. Потрепанный змей спланировал в прибрежную тень, и я выпустила из рук веревку. Почувствовав под ногами твердую землю, прислушалась к тишине, которая жила по эту сторону от ревущих волн, за полосой выброшенных прибоем медуз, которые отсвечивали на мокрой гальке подобно огням рампы.

И эта тишина меня успокоила. Я взобралась по откосу к подножию отвесных скал, где из песка торчала сухая трава. Руки мои были содраны в кровь, но я все же нарвала много травы, добавив к ней кривые сучья плавника, в рассветных сумерках похожие на уродливо вывернутые конечности. Ударяя ножом по куску кварца, высекла искры и подожгла траву. Когда костер разгорелся, я прошла до вдававшегося в море утеса, отыскала морские блюдечки и подкрепилась, поедая их сырыми.

Потом я отвязала от воздушного змея леер, перенесла его к воде, и леер, вдруг словно ожив, угрем заскользил в темную даль. А я стала ждать. Позади горел костер, рядом по песку бродили чайки, а я ждала.

Солнце было уже высоко, когда появилась лодка. Рыбак заметил дымок от костра и решил узнать, в чем тут дело. Он бросил мне канат и пристал к берегу, а вскоре я была уже на борту, возвращаясь домой. Лодка лениво покачивалась на волнах, а я сидела и молчала, крепко вцепившись в воздушного змея. Восемнадцать моряков сгинули прошлой ночью, сказал мне рыбак. Как ты здесь очутилась, одному Богу известно. Должно быть, кто-то или что-то тебя оберегает.

И знаешь, что я тебе скажу? – заключила свой рассказ Дивния. Меня действительно оберегали.

Ты имеешь в виду Бога? – спросил Дрейк.

Бога? Вовсе нет, Дрейк. Я имею в виду любовь. Не следует путать одно с другим. Любовь – это единственная вещь, в которую стоит верить.

Ты действительно так считаешь?

О да, сказала она. Впрочем, есть еще луна.

Луна?

Да. Что-то неизменное, что-то влияющее на твою жизнь, когда ты сам не можешь этого сделать. Солнце, луна и тому подобные вещи. Ты обязательно должен во что-нибудь верить.

Почему? – спросил Дрейк.

Потому что это сделает тебя более привлекательным для женщин, сказала Дивния.

Дрейк рассмеялся.

Женщинам нравится видеть что-то особенное в глазах мужчины, пояснила она.

У меня в глазах и так много особенного.

Да, но в твоих глазах нет сияния. Вера даст тебе это сияние. У Джека, например, оно было.

А во что верил Джек?

В меня, разумеется, сказала Дивния.

Из церкви они выплыли вместе с уходящей водой. Дрейку пришлось усиленно грести против отливного течения, и наконец лодка уткнулась в берег неподалеку от фургона Дивнии. Он ухватился за толстые корни деревьев, вымытые потоком из грунта, и держал верткое каноэ, пока Дивния осторожно выбиралась на сушу.

Иди вперед, не жди меня, сказал Дрейк.

Желтое пятно ее дождевика помаячило перед фургоном и вскоре исчезло в тепле и сухости. Дрейк с трудом, кряхтя и постанывая, заполз на крутой берег, а потом вытянул из воды каноэ. Еще какое-то время он оставался на четвереньках, пока не прекратились рвотные спазмы. Взглянул на дощатую будку с прикрепленным к ее стене воздушным змеем и покачал головой. Внутри фургона зажглась керосиновая лампа и чуть погодя раздался чмокающий звук пробки, извлекаемой из бутылки джина. Пошатываясь, он встал во весь рост, вытер босые ноги о штанины брюк и поднялся по ступенькам.

Старый цыганский фургон показался ему особенно тесным по сравнению с беспредельностью окружающей ночи. Они с Дивнией молча сидели перед горящей лампой, пили терновый джин и прислушивались. Они прислушивались к дыханию друг друга, к доброжелательному гудению огня в печи, к тихому плеску воды, понемногу отступавшей обратно в море. Прислушивались к беспокойным крикам совы и к оживленной возне водяных крыс на речном берегу. Прислушивались к скрипам дряхлых суставов фургона, много повидавшего на своем веку. Наконец Дрейк кивнул в сторону «Книги истин» на полочке.

О чем эта книга? – поинтересовался он.

Разве трудно понять из ее названия? Это «Книга истин».

Можно ее почитать? – спросил Дрейк.

Нет, сказала Дивния. Ты еще не готов принять истину.

И, отвернувшись, прикрыла глаза.

Дрейк встал со стула, чтобы снять дождевик. И тут его внимание привлекли пустые бутылки, стоявшие на одной из боковых полок. Многократно отраженный в бутылочном стекле огонек лампы казался загадочным и зовущим. Он взял одну из бутылок и посмотрел сквозь нее на свет. Внутри обнаружилась свернутая трубочкой бумага.

Что это такое? – спросил он.

Дивния открыла глаза и нахмурилась.

Это послания. Нахожу их на берегу. С давних пор.

И что ты с ними делаешь?

Читаю. И отвечаю на них, как могу.

Ты спасаешь людей с необитаемых островов?

Не мели ерунду. Особенно в такую ночь.

Извини, сказал он.

Дивния направилась к полке и отыскала бутылку из-под джина без этикетки, наверняка отклеившейся от долгого пребывания в воде.

Кстати, вот и твое послание, сказала она. Отправлено второго ноября сорок седьмого года, река Темза.

Я никогда не отправлял тебе послание, сказал Дрейк.

Твое было без слов.

Он взял бутылку, и когда названная дата всплыла в памяти, сердце словно рванулось вверх из груди. Дивния держала руку на плече Дрейка все то время, пока история Мисси Холл выдавливалась из него вперемешку со слезами. Она внимательно его слушала. Она зажгла трубку и подлила джина в его стакан. И продолжала слушать.

Я любил ее, сказал он в конце.

Я знаю, сказала она.

Дрейк хотел рассказать и о войне, но солнце уже вынырнуло из-за леса, а его воспоминания о том дне во Франции не предназначались для дневного света. Он закурил последнюю сигарету и встал. Уже дойдя до двери, задержался, чтобы задать еще один вопрос, но Дивния неожиданно опередила его с ответом.

Да, верю, сказала она твердо. Я верю в тебя.

Он пошел через заросли к лодочному сараю. Неподвижный утренний воздух был наполнен запахом соленого ила и тоскливыми воплями кроншнепов.

Яркое солнце все выше поднималось над деревьями, укорачивая тени. Волнистый песок блестел, подсыхая, а в оставленных приливом лужах копошились чайки и крачки.

И тут он в первый раз подумал о возможности не просто где-нибудь осесть, а по-настоящему начать жить заново. А когда солнце, перемещаясь, осветило реку и та обернулась сверкающим потоком расплавленного серебра, Дрейк впервые за многие недели поверил в то, что жизнь еще может наладиться. А это, в свою очередь, означало, что он был готов уйти.