Проникнувшись невольным уважением к скрючившемуся на табурете обезьяноподобному существу, он медленно обошёл стол и сел напротив. Включил настольную лампу и повернул так, чтобы было видно лицо узницы. Заключённая совсем низко склонила бритую голову, обезображенную многочисленными рубцами, синяками и шишками. Узкие слабые плечи, нежные детские уши. Аура больше похожа на звериную, нежели на человеческую. Штернберг задумчиво разглядывал узницу, опёршись подбородком о переплетённые пальцы. В высшей степени любопытный экземпляр…

Зашёл блокфюрер и почтительно положил перед Штернбергом потрёпанную папку. Штернберг молча махнул ему рукой. Когда дверь закрылась, неторопливо раскрыл документы.

Итак, посмотрим. Дарья Заленская. Имя скорее русское, а в графе «национальность» указано, что чешка, Двадцать один год. Никогда бы не подумал. С виду — подросток. Впрочем, личика мадемуазели мы ещё не видели… Штернберг поискал в личном деле фотографии, но не обнаружил ни одной: кто-то их аккуратно вырезал. Очень интересно…

— Вы говорите по-немецки? — спросил Штернберг.

Молчание.

— Я к вам обращаюсь, фройляйн. Вы хоть голову-то поднимите.

— Заключительная не шелохнулась.

— Вы не понимаете?

Узница зачем-то осторожно оглянулась на дверь, а затем, резко подняв голову, перевела взгляд на Штернберга. Следы побоев, распухший нос, разбитые в месиво губы, полосы от плети, один глаз заплыл и едва виден. И впрямь страшилище… Но какую ненависть источало это жалкое существо. Сокрушительная мощь этой нечеловеческой ненависти поражала, ненависть накрыла Штернберга холодной свинцовой волной. А затем последовал тяжёлый, как палаческий топор, ментальный удар, нацеленный на одно — на уничтожение. Обыкновенных людей, не экстрасенсов, подобный удар в большинстве случаев убивает наповал. Штернберг же отразил атаку играючи — так, как профессиональный фехтовальщик отводит плоскостью клинка дрын деревенского драчуна. Энергетический заряд рикошетом ударил по самой узнице, и она со стоном свалилась с табурета. Из носу у неё потоком хлынула кровь.

— Больше не пытайтесь, — спокойно сказал Штернберг. — Иначе вы попросту убьёте себя.

Заключённая, зажимая кровоточащий нос, с трудом взгромоздилась обратно на табурет. Штернберг протянул платок.

— Возьмите.

Не обращая внимания на настойчиво протянутую руку, узница сидела, согнувшись в три погибели, и покачивалась из стороны в сторону. Штернберг со вздохом поднялся, обошёл необъятный стол и попробовал отвести её перемазанные кровью ладони от лица. Она рывком отстранилась и вновь, как кукла, свалилась на пол. Штернберг попытался помочь ей подняться, но едва дотронулся до её плеча, как она разразилась оглушительным хриплым воем, в котором не было ничего человеческого. Она отползала от него на локтях и орала так, что дребезжал прошитый жёлтым электричеством затхлый воздух. Штернберг, массируя пальцами раскалывающиеся виски, вернулся на своё место и облокотился на стол, уронив голову в ладони. Спустя сколько-то времени — может, две минуты, может, час — покосился на забившуюся в дальний угол узницу. Та сидела на полу, подобрав ноги, тощая и грязная, словно бродячая собака, и озадаченно смотрела на него.

— Садитесь на стул, — устало сказал Штернберг. — И если вы больше не собираетесь изображать воздушную тревогу, то продолжим.

Прошло несколько минут. Штернберг, подперев голову, смотрел в тот угол, где без движения сидела узница, и равнодушно отмечал про себя, что видит и в то же время не видит её: всё вокруг было плоский жёлто-коричневым, дешифрованным — и безнадёжно-бессодержательным. Над ухом тикали наручные часы, отмеряя никуда не пригодные отрезки непонятно чего. За окном было уже совсем темно, и в чернильном глянце стекла отражалось белое пятно настольной лампы. Наконец, заключённая встала, прихрамывая, подошла к столу и опустилась на табурет. Ещё спустя долгую вязкую минуту подняла глаза, присмотрелась к лицу офицера, гадливо скривилась и вновь низко опустила голову.

— Что вам от меня надо? — спросила она хриплым, простуженным голосом.

— Наконец-то вы заговорили. Я уж подумал было, вы потеряли здесь дар речи. Вас зовут Дана, так? Но в документах указано другое имя. Как это понимать?

Заключённая неопределённо повела плечом.

— Вас так в бараке называли?

Молчание.

— А как мне вас называть?

— У меня есть номер, — ответила она. — Мой номер одиннадцать ноль восемь семьдесят семь.

— Фройляйн Заленски, я зову людей по именам, а не по наборам цифр и не собираюсь менять своих привычек. Так как мне вас звать? Дарьей или Даной?

Заключённая не ответила.

— Что ж, ладно, — вздохнул Штернберг. — Давайте будем молчать. Будем сидеть и молчать. У меня времени много, вам, я полагаю, тоже торопиться некуда. Сейчас я, с вашего позволения, позову блокфюрера и попрошу принести перекусить и какое-нибудь не слишком снотворное чтение. Вы не подскажете, в библиотеке этого спортивно-оздоровительного заведения есть что-нибудь помимо свежих номеров «Вестника рабовладельца», брошюр «Возлюби своего надзирателя» да свода правил поведения идеального узника?

Заключённая приподняла голову, уголок разбитого рта чуть дрогнул. Понимает иронию — это хорошо, значит, ещё не совсем одичала.

— Ну так как, фройляйн? Устраиваемся здесь надолго?

Девушка чуть слышно вздохнула, зябко повела плечами.

— Зовите меня Дана.

— Хорошо. Если вам нравится, пусть будет Дана. — Штернберг сделал приписку на документе. Заключённая смотрела на его отяжелённую остро поблёскивающими перстнями властную сухощавую руку с нелепым сбившимся бинтом на указательном пальце.

— Моё имя Альрих фон Штернберг. Я работаю в научном институте СС, который занимается изучением, развитием и практическим применением человеческих парапсихических способностей. Под таковыми обычно понимаются явления вроде телепатии, ясновидения, телекинеза, пирокинеза, дистанционного воздействия — в том числе и вашего, фройляйн, умения отправлять людей на свидание с Богом одним лишь усилием мысли. Я предлагаю вам возможность навсегда покинуть концлагерь, поступив на службу в нашу организацию. Учитывая ваш уникальный талант, должен сразу вас предупредить: дав согласие на сотрудничество, вы будете обязаны соблюдать устав нашего отдела — в противном случае вам грозит высшая мера наказания, расстрел. Если же вы примете наши условия, перед вами откроется дорога в новую жизнь, наполненную достатком и почётом. Меня нисколько не волнует ваше прошлое. Я заинтересован в вашем будущем. Выбор за вами. — Произнесённое по двадцатому разу предложение о сотрудничестве уже сложилось в некое подобие тех речей, что звучали на собраниях оккультного отдела и механические интонации которых порой так раздражали Штернберга.

Узница молчала. Штернберг её не торопил: трудно, поди, осмыслить столь неожиданное предложение после многочасового пребывания в ледяном карцере.