– Выпьете что-нибудь? – понимая, что и дальше молчать и пялиться на незнакомую женщину просто невозможно, и отчаявшись придумать что-либо хоть чуточку более умное, спросил он.

– С удовольствием. – Теперь ее улыбка расцвела, раскрылась, как цветок. – Затем, собственно, и пришла. А вы что же, совсем меня не узнаете?

– Ам-мня, – произнес Дубов.

Это был не самый интеллектуальный и содержательный ответ, однако на большее Леха в данный момент оказался попросту не способен.

С отвращением отшвырнув в дальний угол дивана ворох смятой газетной бумаги, Глеб встал и, нашаривая в кармане сигареты, вышел в лоджию. Через открытое окно кухни падал яркий свет; оттуда тянуло вкусными запахами, слышалось бормотание включенного телевизора, негромко звякала посуда: Ирина готовила поздний ужин, и можно было ожидать, что скоро его позовут за стол. Сиверов закурил и, облокотившись о перила, стал смотреть в неровно простроченную цепочками и пятнами электрических огней темноту. Тепло светились разноцветные прямоугольники окон в доме напротив, асфальт перед подъездами был залит ровным, голубовато-зеленым светом ртутных фонарей; мокрая после недавнего дождика проезжая часть улицы, как зернистое темное зеркало, отражала розоватое сияние мощных, установленных на чугунных опорах светильников и летящие белые огни фар проносившихся автомобилей. Вдали над крышами высотных домов вспыхивали и переливались разноцветные сполохи рекламы; по черному бархату ночи медленно проползла цепочка светлячков – по метромосту прошел поезд.

Глеб курил, стараясь не думать о деле. Газеты разные, фамилии авторов разные, а стиль-то одинаковый! И тема везде одна и та же – энклапион, и в связи с этим старый как мир вопрос: куда все-таки храмовники, эти крестоносные бандиты, подевали чашу Святого Грааля? На первый взгляд может показаться, что это едва ли не самая главная тема из тех, что волнуют сегодня широкую общественность. Как будто добрая половина московских репортеров, начитавшись Дэна Брауна и его многочисленных подражателей, в одночасье помешалась на Святом Граале и ни о чем другом говорить, писать и думать просто не может. Некоторые газеты – солидные, уважаемые! – не то чтобы прямо утверждают, но прозрачно намекают, что магистр ордена тамплиеров вместе с выбитой на древнем энклапионе шифровкой оказался в наших краях неспроста. Дескать, спрятаться от короля Филиппа Красивого он мог где угодно и нечего ему было бежать в такую даль, да еще и с энклапионом на шее. Короче, если энклапион – это что-то вроде карты, то почему бы не предположить, что именно она и привела магистра в Псков? Может быть, он умер, так и не добравшись до цели, а может, потому и прожил на одном месте до самой своей смерти, что идти ему никуда уже не требовалось. Может, он все-таки нашел, что искал? А наши обормоты, как всегда, не ведая, что творят, еще долго после его смерти пользовались священным сосудом как обыкновенной кружкой – пили из нее мед с брагой или просто воду, держали на грязной полке или в каком-нибудь ларе с приданым, а то и просто выкинули на помойку – с них станется, на то и славяне. И теперь лежит эта легендарная чаша, которой касалась рука самого Христа, где-нибудь под трехметровым слоем каменистой псковской землицы (по этому случаю предлагается срыть город Псков к чертовой матери до основания и превратить в один огромный археологический раскоп, ведь дело того стоит), а то и пылится в витрине захолустного краеведческого музея. Или, того хлеще, школьного. А? Каково?

Другие газеты были скромнее и осторожнее в предположениях, но в целом все это здорово напоминало масштабную кампанию по формированию общественного мнения – хорошо продуманную, быструю и напористую. Оставалось лишь догадываться, сколько в это дело было вбухано денег. Зачем это понадобилось, понятно – чтобы продать энклапион подороже. Все эти публикации были нацелены не на широкую читательскую аудиторию. Весь этот звон для коллекционеров и помешанных на Средневековье богатеньких Буратино, располагающих суммой, достаточной для того, чтобы приобрести уникальную вещь.

Дубов был наиболее подходящим кандидатом на роль главного пиарщика "энклапионного" проекта. В Москве любая бездарь точно знает, что почем, и ни за что не упустит возможности сорвать с заказчика лишний цент. А провинциал будет вкалывать как проклятый за сущие гроши, да еще и благодарить, что дали возможность так классно подзаработать. И нос свой любопытный совать куда попало провинциал тоже не станет из опасения потерять эти фантастические, по его понятиям, заработки. А Дубова Гена Быков, помнится, назвал стоеросовым деревом-Словом, псковского журналиста надо было искать, и притом быстро. У Глеба уже начали появляться кое-какие мысли по поводу того, как это сделать, но тут из кухни его позвала Ирина. Сиверов бросил окурок в темноту, проследил, свесив голову через перила, за его полетом и негромко сказал ярким ночным огням огромного города:

– Дубов, ты где? Не прячься, дурак, все равно я тебя найду. И молись, чтобы я нашел тебя первым...

* * *

Разумеется, журналист не слышал обращенных к нему проникновенных слов Глеба Сиверова. В то самое время, как они произносились, Алексей Дубов сидел за столиком в уютном семейном кафе и в полном ошеломлении взирал на свою собеседницу, которую, как она считала, должен был узнать, но по-прежнему решительно не узнавал.

Дубов неловко кашлянул в кулак.

– Ну, так как же? – продолжая улыбаться, явно находя ситуацию забавной, спросила незнакомка. – Так-таки и не узнаете?

В ее речи слышался едва уловимый акцент; половину согласных она произносила твердо, не смягчая, так что "не узнаете" у нее звучало почти как "не узнаетэ" – не совсем так, но почти. У Дубова промелькнула дикая мысль, что именно этот пикантный акцент мешает ему понять, кто же это такая.

– Право же, не знаю... – забормотал он. – Теперь, когда вы сказали... мне кажется". Да нет... Казните меня, режьте, но – нет! А...

– А вот я вас сразу узнала, – сказала незнакомка. – Вы Алексей Дубов, верно?

– Э... Ну да. А откуда, собственно...

Улыбка у нее была такая, что журналист даже перестал разглядывать грудь. Тут очень кстати принесли напитки; Дубов решительно отодвинул совершенно неуместное при сложившихся обстоятельствах пиво и за неимением иного выбора предложил соседке по столику водки. Та отказалась, подарив ему еще одну мимолетную улыбку, и попросила официантку принести сухого вина.

– А вы пейте, – сказала она Дубову, – не стесняйтесь. Мужчины должны пить водку и есть мясо. Обожаю смотреть, как они это делают.

Леха послушно налил себе водки, подумав при этом, что дамочка наверняка не замужем. Только незамужняя женщина может заявить, что ей нравится смотреть, как мужики пьют водку. Да где! У нас, в России, где от водки бед едва ли многим меньше, чем от войны...

– Мысленно с вами, – сказала она, когда Дубов неуверенно отсалютовал ей рюмкой. – Хотя раньше, помнится, мы были на "ты"...

Журналист едва не поперхнулся. "Да что за черт? – подумал он. – Издевается она надо мной, что ли?"