Еще один день миновал, и уже совсем скоро я познакомлюсь с моим другом. Не могу спать.

Ах, Руми!

Узнаешь ли ты меня, когда увидишь?

Узнай меня!

31 октября 1244 года, Конья

Да будет благословен тот день, когда я встретил Шамса из Тебриза! В этот последний день октября было прохладно и ветер дул сильнее обычного, объявляя о скором конце осени.

В мечети, как всегда, собралось много народа. Когда я произношу проповедь большому количеству людей, то стараюсь не особенно обращать внимание на лица. Я представляю, будто передо мной не многоликая толпа, а один человек. Каждую неделю сотни людей приходят послушать меня, но я всегда говорю только с одним человеком — с тем, в сердце которого отзываются мои слова и который знает меня, как никто другой.

Когда я вышел из мечети, меня ждал мой конь. Его грива была расчесана, в нее были вплетены золотые и серебряные колокольчики. Мне нравится их позвякивание. Однако меня окружало так много народа, что ехать пришлось очень медленно. Размеренным шагом мой конь шагал по улицам, оставляя позади ветхие дома с соломенными крышами. Призывы жалобщиков мешались с криками детей и воплями попрошаек. Большинство этих людей мечтало, чтобы я помолился о них, а некоторые всего лишь хотели пройтись рядом. Но были и такие, которые пришли с большими надеждами. Они думали, будто я могу излечить их болезни или снять с них порчу. И мне было мучительно больно их видеть. Как они не понимают, что я не пророк и не мудрец? Как они не понимают, что я не в моих силах творить чудеса?

Когда мы завернули за угол и приблизились к постоялому двору «Торговцев сладостями», я обратил внимание на странствующего дервиша, который прокладывал дорогу в толпе, направляясь прямо ко мне и сверля меня пронзительным взглядом. Его движения были ловкими и четкими, и мне казалось, что от него исходит уверенность. Он был безволосый. Без бороды. Без бровей. Но хотя его лицо было открыто, прочитать на нем что-нибудь было невозможно.

Меня заинтересовала не его внешность. За долгие годы я видел разных дервишей, которые появлялись в Конье в поисках Бога. У некоторых были татуировки, многие носили серьги и кольца в носах; как правило, им нравилось делать «странные» надписи на теле. Иногда они отращивали длинные волосы, иногда брились наголо. Некоторые даже протыкали себе языки и соски. Увидев этого дервиша в первый раз, я был поражен не его внешним видом. Меня поразили его черные глаза.

Пронзая меня взглядом, словно кинжалом, он встал посреди улицы и высоко поднял руки, словно хотел остановить не только процессию, но самоё время. Меня как будто ударили. Конь подо мной забеспокоился и принялся громко фыркать, то поднимая, то опуская голову. Я попытался успокоить его, однако он как будто почувствовал, что я тоже нервничаю.

Дервиш приблизился к коню, который подпрыгивал и приплясывал, и что-то неслышно прошептал ему на ухо. Конь тяжело задышал, но дервиш помахал рукой, и тот мгновенно успокоился. По толпе пробежала волна восхищения, и я услышал, как кто-то произнес: «Черная магия!»

Не обращая ни на кого внимания, дервиш с любопытством всматривался в меня.

— О великий ученый муж Востока и Запада, я много наслышан о тебе, вот и пришел сюда сегодня, чтобы, если ты позволишь, задать тебе один вопрос.

— Спрашивай, — тихо произнес я.

— Тебе придется сойти со своего коня и стать на землю, как стою я.

Меня настолько поразило то, что сказал дервиш, что какое-то время я не мог произнести ни слова. Люди, стоявшие рядом с нами, даже как будто отпрянули. Никто другой не посмел бы обратиться ко мне с подобной просьбой.

У меня покраснело лицо и внутри все напряглось от раздражения, однако мне хватило сил сдержаться и сойти с коня. К этому времени дервиш уже повернулся ко мне спиной и зашагал прочь.

— Эй, подожди, пожалуйста! — крикнул я, догоняя его. — Я хочу услышать твой вопрос.

Дервиш остановился и обернулся, в первый раз улыбнувшись мне.

— Хорошо. Скажи мне, пожалуйста, как ты думаешь, кто из двух более велик — пророк Мухаммед или суфий Бистами?[17]

— Ну и вопрос! — воскликнул я. — Как можно сравнивать Пророка, мир да пребудет с ним, с мало кому известным мистиком?

Вокруг нас собралась толпа любопытных, но дервишу, казалось, было наплевать на слушателей. Все еще внимательно изучая мое лицо, он повторил вопрос:

— Пожалуйста, подумай хорошенько. Разве не Пророк сказал: «Прости меня, Господь, за то, что не знаю Тебя, как должен был бы знать?» А Бистами заявил: «Слава мне, я несу Бога внутри моих одежд». Если один человек ощущает себя столь малым в сравнении с Богом, а другой заявляет, что несет Бога в себе, кто из них более велик?

Сердце у меня билось, как бешеное. Вопрос уже не казался мне нелепым. Хитрая улыбка, словно легкий ветерок, пробежала по губам дервиша. Теперь я понимал, что он не сумасшедший. Это был человек, которого интересовал вопрос, никогда прежде не приходивший мне в голову.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, — проговорил я, стараясь, чтобы он услышал дрожь в моем голосе. — Я скажу тебе, почему, хотя утверждение Бистами звучит гордо, на самом деле в нем нет величия.

— Внимательно слушаю тебя.

— Пойми, любовь Бога — бескрайний океан, и смертные стараются вычерпать из него побольше воды. Однако в конце дня становится ясно, что количество вычерпанного зависит от вместимости чаши. Некоторые работают бочками, другие ведрами, а у третьих всего лишь миски.

Пока я говорил, от меня не укрылось, что выражение лица дервиша изменилось: от едва различимой насмешки до признания моей правоты и от признания до мягкой улыбки — узнавания своих мыслей в словах собеседника.

— Чаша Бистами была сравнительно мала, и она удовлетворила его жажду парой глотков, — продолжал я. — Он был счастлив на своем месте. И прекрасно, что он осознал святость в себе, но даже тогда оставалось огромное расстояние до Бога, которое он не смог одолеть. Что до Пророка, то у него как у Избранника Божия, чаша была несравнимо вместительнее. Вот почему Бог спросил его: «Разве мы не открыли твое сердце?» Его сердце стало больше, чаша была огромна, и жажда мучила его куда сильнее. Неудивительно, что он сказал: «Мы не знаем Тебя, как должны были бы знать». Хотя конечно же он знал Его как никто другой.

Лицо дервиша озарилось доброй усмешкой. Он кивнул и поблагодарил меня. Потом приложил руку к сердцу в знак глубокой благодарности и так постоял несколько мгновений. Когда наши взгляды вновь встретились, я заметил нежность в его глазах.

Я поглядел вдаль. Город был жемчужно-серый, как обычно в это время года. Сухие листья кружились вокруг наших ног. Дервиш смотрел на меня с интересом, и в свете заходящего солнца мне на секунду почудилось, что я вижу медовую его ауру.