– Ах, Коллин, если на счету жизни де Пайзенов пусто – хотя такое утверждение беспрецедентно – то позволь заметить, что тем больше у меня оснований придать последним дням своего бытия ту форму, которая мне нравится.

Поразмыслив несколько мгновений, Флориан пожал плечами. Чертовски скучно слушать самого себя. Будучи в нескольких шагах от того, чтобы обратиться к Коллин за помощью, герцог, проявляя осторожность в словах, пытался убедить себя, что де Пайзен должен победить или погибнуть, не прося ничьей помощи. Самым неприятным казалось то, что все, что он говорил с такой вдумчивостью, являлось горькой правдой.

Герцог продолжил довольно печальным голосом:

– Долгие годы ты находилась здесь, в моем распоряжении, всегда готовая служить мне по первому зову. Я же, в отличие от своих предков, никогда ни о чем не просил тебя. Все, чего хотел, я получил, не прося ничьей помощи – равно божественной и дьявольской. Конечно, я оказывал небесам соответствующие знаки внимания, так же как старался заботиться о тебе и приносил прекрасное вино и вафли. Вполне логично поддерживать дружеские отношения с обеими сторонами. В общем, когда я испытывал необходимость в чем бы то ни было, я сам добывал это для себя. Даже святость и красоту, даже Мелиор и Хоприга. Возможно, именно за мою самодостаточность я и наказан в мире, где люди привыкли жить словно стадо из-за своего недоверия к будущему и друг другу. Я не жалуюсь; и я остаюсь самодостаточным.

– Но с моей помощью, хозяин, у тебя ни в чем не будет нужды.

Как раз об этом Флориан и размышлял по пути к Коллин. Но, слушая коварнейшего из советников, герцог изменил решение. Теперь он абсолютно уверен; надо следовать логике.

– Мое прелестное создание! Но я не прошу твоей помощи. Напротив, я пришел объявить тебе, что отныне ты совершенно свободна от своего долгого рабства в доме моих предков. Да, ты свободна, и не можешь иметь никаких претензий ко мне, единственному из де Пайзенов, не воспользовавшемуся твоими услугами. Теперь, когда я отвергаю добрые силы, логика требует отказаться и от помощи злых. Я де Пайзен, и я осмеливаюсь заглянуть в свою душу, где не нахожу более восхищения небесами или их соперниками. Быть может, я обречен: говорю так с сомнением, ибо никогда не сталкивался с подобным условием. Однако, на мой взгляд, боги и демоны – несчастные создания по сравнению с людьми. Они живут, обладая знанием. Человек же руководствуется велениями сердца, не имея знания или уверенности в чем-либо, и при этом не сходит с ума. Интересно, смог бы хоть один бог выдержать испытание, которому подвергаются смертные?

Слушая Флориана, Коллин довольно мурлыкала.

– Хозяин, ты избежишь испытания, ибо получишь неограниченное знание. О, какие секреты я открою тебе и какое могущество дам, мой гордый маленький хозяин, за вполне умеренную цену.

– Нет, Коллин: я не сомневаюсь, что обладать могуществом, которое ты предлагаешь, очень приятно, что постигать твое знание – сплошное удовольствие, но с меня хватит сделок.

– Я открою тебе заклинание тьмы, то единственное слово, которое смерть говорит жизни и на которое никто не отвечает. Я наделю тебя могуществом распятого змея, и скажу заклинание, заставляющее солнце и луну купаться в серебре и исполнять твои желания. В этом заклинании скрыто богатство, с помощью которого можно приобрести королевства. И я дам тебе, который так долго улыбался, возможность смеяться. Я сделаю больше, мой гордый маленький хозяин: я дам тебе смелость плакать…

Но Флориан ответил:

– Ты не в силах дать мне что-либо, способное сравниться с тем, что я имел и потерял: мои мечты о красоте и святости. Я лелеял прекраснейшие мечты на земле. Мне удалось осуществить их так, как никто до меня не мог: я превратил их в жизнь, привнес в собственное бытие полностью. Нет, ты не способна дать мне больше, чем я имел и потерял. И ты свободна. За все годы службы я попросил у тебя – так долго являвшейся опорой и разрушительницей рода де Пайзенов – лишь подсказать мне кратчайший путь к хижине моего небесного покровителя.

– От святого ты получишь лишь суровую отповедь, от меня – долгие годы счастья и мудрость, хозяин, абсолютную мудрость и никаких бесконечных сомнений о чем бы то ни было.

Внезапно Флориан заметил, что лежащее перед ним крошечное коричневое существо отвратительно. Так же внезапно пришло к нему ощущение безумной усталости от всего, что есть и что будет. Но герцог лишь промолвил:

– Нет, Коллин, я отклоняю твою дьявольскую помощь; и я освобождаю тебя, освобождаю без ненависти к добру и злу. Предпочитаю быть обязанным только самому себе. Вот почему я без всякой защиты отправлюсь в новое таинственное место в поисках своей воплотившейся мечты. Я отправляюсь в таинственное место святости отнюдь не со святыми намерениями.

– Ты приближаешься к смерти и полному краху, мой гордый маленький хозяин, тогда как в моих силах и сейчас еще спасти тебя. Никто другой не протянет руку помощи тому, кто собирается выступить против небесного воинства.

Да, да! Прискорбно конечно, что я вынужден создать плохой прецедент. Однако такова уж моя печальная судьба – быть одновременно джентльменом и поэтом, поэтом, который, уверяю тебя, никогда не писал стихов. По крайней мере, за них меня не будут порицать. Для джентльмена крах предпочтительнее бесчестия, а для женатого поэта существует кое-что хуже смерти, Коллин.

Флориан покинул Бельгард на рассвете. Герцог отправился в путешествие не в любимом зеленом костюме. Хороший вкус подсказал ему, что сейчас уместнее одеться во все черное, оставив лишь любимые гофрированные манжеты – именно так в его представлении должен выглядеть человек, идущий навстречу своей судьбе. Закрепив Фламберж у пояса и старясь сохранять хорошее настроение, Флориан отправился в путь. Он шел пешком, ибо лошадь не могла переступить границ Верхнего Морвена, на месте которого когда-то стояла роща Вирбиуса.

Сначала герцог посетил Амнеран и отыскал обветшавший домик, построенный из дуба и глины на каменном фундаменте. Здесь находилась его последняя надежда, и та, к чьей помощи он мог прибегнуть без ущерба для гордости де Пайзена – то был пользующийся дурной славой дом его сводной сестры, Мари-Клер Казен. Когда он вошел, женщина сидела возле прялки. Герцог взял ее руку и запечатлел на ней поцелуй.

– Однажды ты сказала мне, дорогая Мари-Клер, довольно давно, что в конце концов я приду к тебе в старый сад, где опадают мертвые листья, поцелую твою руку и скажу, что любил тебя всю свою жизнь. Помнишь ли ты свои слова, Мари-Клер?

– Я ничего не забыла, – ответила она.

– Ты ошиблась только насчет сада и листьев. Во всем остальном ты права. Это конец, Мари-Клер. И в конце я исполнил твое пророчество.

Она долго смотрела на него своими маленькими темными глазами, которые, казалось, были обращены на что-то рядом с ним.

– Да, ты говоришь правду. Раньше я думала, что это будет важно для меня. Но теперь это не имеет значения.