– А говоришь, несерьезное дельце… – покачал косматой головой Пономарев. – Когда это примерно произошло?

– Где-то с месяц назад.

– Так я у него в это время уже не работал.

– Может, знаешь, кому он мог продать стволы?

– Да кому угодно! Это такой товар, который всегда спросом пользуется. Но оружие я не перевозил, это точно! Я бы сразу понял. Оно торчит, стучит, пахнет оружейной смазкой. А перево-зили какие-то тюки и сумки. Так, несерьезно все это.

– Как давно ты его знаешь?

– Года два, наверное. Но корешами мы не были. Для меня он был шефом. Звонил, я приезжал. Платил исправно, здесь сказать ничего не могу… А в его дела я не лез. Как-то ногу подвернул, так он другого нанял. Собственно, с тех пор мы с ним и не виделись.

– А где с ним познакомились?

– Хм… Даже точно не могу вспомнить, где именно… Дай подумаю… Ага, вспомнил! У какого-то одного делового.

– Что за человек?

– Не то реставратор, не то художник, не то антиквар. В общем, при деньгах мужик был. Деловой! Это с первого взгляда видно. Когда я первый раз к нему на хату зашел, подумал, что в музей попал.

– И что у него было особенного?

– На стенах всюду картины висели. В стеклянных шкафах какие-то дорогие шкатулки стояли, статуэтки… Он потом тоже меня несколько раз просил отвезти картины.

– А фамилию его помнишь?

– То ли Мацундер, то ли Цугундер, помню, что какая-то нерусская. Вот крутится на языке… Ага, вспомнил! Матцингер! Я его все больше по имени и отчеству называл… Иосиф Маркович Матцингер. В сущности, приятный дядька, обходительный, платил щедро.

– Ладно, благодарю, – поднялся Гончаров.

– Так я тебе хоть как-то помог, майор? – дружески спросил Пономарев.

– Помог немного. Хотя я совершенно другое хотел услышать.

– Слышь, майор, может, добавишь еще сотенную? Болею я нынче, ничего делать не могу. Подлечиться малость надо.

Вытащив из кармана еще сотню, Гончаров протянул ее Пономареву:

– Возьми… Полечись. И больше не болей. Только смотри, не пропей!

– Это ты так шутишь, что ли? – сухо рассмеялся тот.

Вернувшись в отдел, Гончаров углубился в работу.

От встречи с Пономаревым майор испытывал очередное разочарование. Он оказался обыкновенным водилой, практически ничем не отличавшимся от многих других допрошенных: шоферил, сшибал случайную копейку и с нетерпением дожидался выходных, чтобы, сидя у телевизора, раздавить поллитровку.

Столько перекопано, а в результате на-гора перла только одна пустая порода!

Допрошены были десятки свидетелей, выявлены сотни знакомых, записаны тысячи часов свидетельских показаний, истрачены тонны бумаги, и все без толку! Отсутствовала даже малейшая зацепка, что могла бы привести к положительному результату.

В который раз майор просматривал записи, внимательно вслушиваясь в голоса свидетелей, пытаясь в затяжных паузах уловить затаенный смысл. Никакого результата!

Стрелки часов неумолимо приближались к девяти вечера. Самое время, чтобы запихнуть кипу исписанных бумаг в сейф и отправиться домой. Одевшись, Гончаров вышел в опустевший коридор. В противоположном крыле здания оставались открытыми только две двери: в одном кабинете устроился начальник антикварного отдела Хабаков Арсений, его вузовский приятель, а в другом размещался архив.

Вечер – самое подходящее время для того, чтобы нанести визит.

– Трудишься? – придавая голосу некоторую беззаботность, спросил Гончаров, приоткрыв дверь. – К тебе можно?

– Проходи.

Арсений Хабаков сидел у окна за большим столом, заваленным кипами бумаг, и пролистывал толстое досье с наклеенными фотографиями.

– Вижу, ты надолго расположился.

– А что еще остается? Хотя всю работу все равно не переделаешь, – откинулся Хабаков на спинку стула, обрадовавшись неожиданному перерыву.

– Что-то мы с тобой давно не виделись. Знаешь, я тут на днях Людмилу встретил…

– И что там с ней?

– Опять выскочила замуж.

– Ей не привыкать, – безразлично протянул Хабаков, едва махнув рукой. Когда-то его с Люсей связывал крепкий роман. Но сейчас он вспоминал о том времени с неприязнью – уже более десяти лет он был счастливо женат, и думать о тех глупостях, что наделал, дабы заполучить ее расположение, ему не хотелось. – Желаю этому незнакомцу большого супружеского счастья.

– Нужно как-то посидеть нам, что ли, поговорить. Давно не встречались…

– Давай в выходные приходи к нам с супругой. Мы пельмени сделаем, под водочку их навернем.

– Хорошая идея! Всецело поддерживаю… Кстати, я к тебе вот по какому поводу заглянул. Мы тут серьезными делами занимаемся: стволами…

– Какими еще стволами?

– Теми самыми, что из Красногорской академии вытащили, свидетелей допрашиваем, а тут всякая ерунда к нам лезет, какие-то коллекционеры, реставраторы, антиквары. Прямо не знаю, что с ними делать.

– Какие еще коллекционеры? – удивился Хабаков. – Расскажи поподробнее.

– Фамилия Матцингер тебе о чем-нибудь говорит?

– Абсолютно ни о чем, – недоуменно признался Арсений.

Гончаров вкратце передал свой разговор с Пономаревым.

– Довольно интересно… Поговорю с ним, может, действительно, что-нибудь интересное всплывет. А у водителя, говоришь, фамилия Пономарев?

– Точно так. Живет на Матросской, семнадцать, сорок пятая квартира.

Арсений Хабаков написал на листке бумаге адрес и фамилию.

– А фигуранты кто?

– Некто Корсунь и Рахимов.

– Как ты говоришь, – невольно напрягся Хабаков, – Корсунь?

– Он самый. А что?

– «Погоняло» – Колючий?

– Точно так. Он тебе знаком, что ли?

– А как же! Я его по всей России ищу! Он один из тех, что квартиру Феоктистова ограбил. Где он сейчас находится? В Москве?

– Нет. В Красногорск отправили. Там с ним сейчас совместные следственно-оперативные мероприятия проводят. Крепкий орешек. От всего открещивается. А еще тут куча адвокатов… Значит, договорились, в воскресенье, – кивнул Гончаров и вышел из кабинета.

Поднявшись из-за стола, Арсений прошел в соседнюю комнату, где хранились дела всех тех, кто хоть однажды проходил по кражам антиквариата и культурных ценностей. Заведовал кабинетом его приятель капитан Петр Рубцов.

Дверь комнаты была слегка приоткрыта, и в полутемный коридор падала полоска расходящегося света. Длинные стеллажи, заставленные делами прошлых лет, делили комнату на несколько частей. Можно сказать, что управлению с Рубцовым повезло, тот относился к архиву, как к собственному детищу, и все дела содержал в идеальном порядке. На службу он приходил раньше всех, а уходил позже остальных, и у многих невольно складывалось впечатление, что он просто ночует в стенах управления.