Данаб поднялась на ноги и молча пошла прочь. Он услышал её. Услышал и примет своё решение.

* * *

Небольшая комната была какой-то мрачноватой и тёмной, несмотря на изобилие светильников, подсветок и прочих электроприборов.

Стало как-то не по себе.

Возможно, это от того, что она уже привыкла засыпать не одна.

— Госпожа, Амир велел поставить это здесь, вам не помешает? — Данаб как-то недружелюбно посмотрела на небольшой диванчик с мягкой обивкой персикового цвета.

Дарина уже отметила про себя, что он не забыл и это было приятно. Но отвернулась от желанного предмета мебели, не позволяя себе прощать Амира.

Это так он просит прощения за пощёчину? Что ж, пожалуй, маловато будет. Слишком просто всё у этого человека. Сначала можно обидеть ни за что, а потом сунуть в руку конфетку и забыть? Не выйдет, великий эмир!

— Госпожа моя, на вас лица нет… Может чего-то хотите? Вам неудобно здесь?

— Всё хорошо, не волнуйся. Мне не нужны апартаменты шейха. Я никогда не жила в роскоши и не просила её, — в тоне Дарины невозможно было не уловить нотки обиды и она точно не была связана с материальными благами, коих девушка лишилась.

Плевать ей на драгоценности, которые она оставила в спальне Амира. И остальное тоже не важно.

Обида была намного сильнее этого всего.

Её словно предали. Ударили под дых, так, что не разогнуться.

— Стоит ли говорить, что он раскаивается о своём поступке? — старушка обняла Дарину за плечи. — Ревность восточного мужчины вспыхивает, словно огонь, но быстро гаснет и вскоре он уже жалеет… Дайте ему шанс, госпожа. Это нужно в первую очередь для вас. Для того, чтобы увидеть свою маму. Для того, чтобы стать первой. Идите вперёд и ни перед чем не останавливайтесь.

Девушка лишь покачала головой. Сколько раз она уже слышала эти слова. Что они значат? Ничего. Всего лишь слова.

— У Амира была возможность сделать хоть что-то из того, что обещал. Он обещал сделать меня счастливой, но я всё так же несчастна. И маму мою он никогда не привезёт. Все это очередной способ заставить меня делать то, что хочется ему. Он решил, что дивана с меня будет достаточно, — резко выдохнула, отстраняясь от Данаб. — Оставь меня одну, пожалуйста.

Женщина прикрыла за собой дверь и замерла. Оперевшись о стену стоял Амир и, судя по скорбящему выражению его лица, он всё слышал.

— Что будешь делать? — тихо прошептала Данаб, вглядываясь в его потемневшие глаза.

— Выполню свои обещания.

Дарина смотрела на Таню, что с доброжелательной улыбкой накрывала на стол и, похоже, была очень даже довольна своей жизнью, напевая под нос какую-то детскую песенку. Впервые в жизни Дарина завидовала.

Эта девушка свободна. Да, она прислуга. Да, все и каждый указывают ей, что делать и куда ходить. Но в любой момент она может уйти. Вернуться к своей семье, на свою родину. И никто не посмеет запретить. Никто не захлопнет дверцу золотой клетки у неё перед носом и не станет к чему-то принуждать.

Дарина чувствовала себя сломленной, подавленной. Так, словно она действительно заслужила подобное обращение к себе и где-то внутри вспыхивала ненависть к самой себе. За слабость, за то, что не может противостоять судьбе. За то, что её жизнь зависит от других, абсолютно чужих ей людей, которые живут по своим законам и им плевать, что ей это не по душе.

Изар, что неустанно плетёт свои интриги и пытается ей навредить, не гнушаясь ничем.

Амир, который видит только свои желания и им потакает, не заботясь о том, что от этого кто-то становится несчастным.

Даже Данаб, пытающаяся направить её на «путь истинный».

Прошло уже несколько дней после неприятного инцидента, если, конечно, эту ситуацию можно так назвать.

Амир практически не беспокоил её за исключением завтраков, где, несмотря на всё произошедшее, Дарина обязательно должна была присутствовать.

Девушка поражалась тому, с какой лёгкостью он общался с ней, словно ничего не произошло. Отчего-то в последние дни его настроение необъяснимым образом пошло в гору и он каждое утро непринуждённо что-то рассказывал ей. О своём детстве, о друге, который сбежал из родительского дома, чтобы не жениться на некрасивой девушке, которую выбрал ему отец. Много чего. И в то же время ничего. Просто болтал без умолку, как будто ничего не случилось.

От этого девушка злилась ещё больше. Он даже не попросил у неё прощения за пощёчину и ложные обвинения, под которыми не было никакой почвы. Просто слова служанки!

Нет, конечно, если бы даже он извинился, она не бросилась бы в его объятия с воплями о неземной любви.

Но однозначно стало бы легче.

Это утро обещало быть таким же, как и все остальные. То есть, ничего хорошего. По поводу плохого Дарина старалась не задумываться. Если постоянно ждать чего-то нехорошего, то оно обязательно произойдёт, этому ее уже научила жизнь в доме шейха.

Амир опоздал к завтраку, что почему-то тревожило девушку. Несмотря ни на что ей всё время хотелось увидеть его, услышать голос. Всё-таки сердце не обманешь напускной слегка наигранной обидой. Обида рано или поздно проходит, ну или хотя бы притупляется. А вот притяжение к этому мужчине становилось с каждым днём сильнее.

Дарина даже иногда вспоминала его объятия, ласки и нежные, но требовательные поцелуи, которыми он неизменно одаривал её перед сном грядущим.

Да, это неправильно. Да, похоже на какой-то дурной Стокгольмский синдром, но ведь её мысли не может прочитать никто, соответственно, и высмеять никто не сможет.

А помечтать, конечно, можно. Все девушки мечтают о чём-то, иногда даже о запретном. Это ещё ничего не значит.

Когда Амир зашёл в столовую она уже закончила завтрак, но уходить не хотелось. Хоть немного посмотреть на него. На его сильные смуглые руки с длинными сексуальными пальцами…

Тут же покраснела от таких скабрёзных мыслишек. Что тут скажешь… Ничто человеческое ей не чуждо.

— Как дела, Дарина? — сегодня он заметно нервничал и взгляд был каким-то напряжённым.

Изучающе прошёлся по ней взглядом и не без удовольствия отметил, что Дарина расцвела. Слегка поправилась, щёки порозовели. Выглядит как кукла.

Чего не скажешь о нём.

Почти каждую ночь он ворочается в постели и не может уснуть пока не увидит её.

Тайком пробирается в её комнату, словно вор, и подолгу сидит у её постели, наблюдая за спящей светловолосой красоткой. Сколько раз он хотел схватить её и, словно дикарь утащить в свою постель. Сломить её сопротивление и, наконец, сделать её своей.

От тоски и внутренних терзаний он похудел, осунулся, но сердцеедка, похоже, этого не замечает, слегка улыбаясь его весёлым россказням, в тот момент, когда ему хочется умереть. Просто исчезнуть, испариться, превратиться в пыль, чтобы не думать о ней, не чувствовать то, что чувствует. Чтобы избавиться от бессмысленной борьбы с самим собой, где рано или поздно победит эгоизм.