– Добрый вечер, ваша светлость, – обратилась она к Марион.

Свекровь укоризненно посмотрела на нее:

– Дорогая, вы не должны подобным образом обращаться ко мне.

Софи почувствовала смущение. – Прошу прощения. А как мне следует обращаться к вам?

– Вы теперь – герцогиня и можете называть меня по имени.

Софи кашлянула, не зная, следует ли ей еще раз приветствовать свекровь, сказав ей: «Добрый вечер, Марион», но, в конце концов, решила, что лучше промолчать.

Отвернувшись от нее, Марион стала с преувеличенной тщательностью переставлять статуэтки на каминной полке, и в этот момент в комнате появилась Лили.

– О, Софи, на вас такое прелестное платье! – воскликнула Лили. Сама она была одета в скромное платье, такое же, как и у ее матери. – Мне очень нравится ваш стиль.

– Благодарю вас, Лили.

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули? Я заглянула к вам пару часов назад, но вы так сладко спали, что я не захотела вас беспокоить.

Лили словно чувствовала, что ее добрые слова очень нужны молодой герцогине, все это время ощущавшей на себе оценивающий взгляд свекрови. Софи пыталась убедить себя, что она слишком чувствительна. К тому же ее беда была в том, что она еще не знала своих новых обязанностей.

Софи вспомнились слова Марион: «Вы теперь герцогиня». Наверняка у свекрови возникло чувство зависти – а ведь именно этого Софи опасалась больше всего. Ей казалось, что ее чувство уверенности в себе утекает через щели в полу. Она взглянула на свекровь, которая, опустившись на диван, рассеянно смотрела в окно, и опять, уже в сотый раз, попыталась убедить себя, что со временем все образуется.

Неожиданно Софи подумала, что, если бы каждый раз, когда ей приходит в голову такая мысль, ей платили хотя бы по фартингу, она сумела бы устроить центральное отопление в этом холодном замке еще до наступления зимы.

В это время в гостиную вошел Джеймс, и вокруг сразу все преобразилось, так что Софи мгновенно поняла, зачем и ради чего она находится здесь. Он оказывал такое неимоверное влияние на нее!

Джеймс поцеловал руку жены, и приятное ощущение пронизало Софи с головы до ног.

– Надеюсь, ты хорошо устроилась? – спросил он. Софи кивнула. Эти краткие слова заставили ее подумать о том времени, когда все в доме уснут и они, наконец, останутся наедине.

Ровно в восемь часов они перешли в огромную столовую, посреди которой стоял массивный дубовый стол, накрытый белой скатертью. Джеймс сел с одной стороны стола, а место Софи оказалось с другой стороны. Они сидели слишком далеко друг от друга, и Софи казалось, что она не услышит, если он, к примеру, попросит ее передать ему соль.

Впрочем, Софи прекрасно понимала, что ничего подобного произойти не может. За каждым из кресел стояли слуги, готовые выполнить любое желание обедающих, а рядом с каждым прибором находилась серебряная солонка.

Обед показался Софи превосходным: блюда были вкусными и изысканными, чего нельзя было сказать о беседе за столом. Софи медленно ела суп, стараясь подражать окружающим и не заводить разговоров. В результате ей пришлось сдерживать себя, чтобы нечаянно не задать те вопросы, которые вертелись у нее на языке. Например, ей хотелось узнать, почему Милдред укоризненно закачала головой, когда Софи попросила зажечь огонь в камине, и почему она не могла попросить чай в пять часов, так как в четыре, когда все пили чай, она спала.

В конце концов, Софи решила, что выяснит все вечером, когда останется с Джеймсом наедине. Она радостью думала об этом времени, предвкушая скорую возможность беспрепятственного общения с мужем.

После обеда, когда Джеймс поднялся со стула, Марион попросила его уделить ей несколько минут. Он велел слуге подняться в кабинет, зажечь там лампу, и вскоре они с матерью уже стояли по обе стороны его старинного массивного стола, в упор глядя друг на друга.

– В чем дело, мама? – спокойно спросил Джеймс. Вдовствующая герцогиня продолжала молчать – видно было, что ей нелегко давался этот разговор.

– Насколько я понимаю, – наконец заговорила она, – брачный контракт является достаточно солидным. Может быть, ты не сочтешь чрезмерной просьбу увеличить количество денег на мое содержание?

Джеймс прекрасно знал характер своей матери и понимал, чего ей стоило просить его. Она вообще терпеть не могла о чем-нибудь просить.

– Конечно. Сколько ты бы хотела? – С его стороны задавать такой вопрос было бестактностью, но у него не оставалось другого выбора.

– Это могла бы быть некая достаточно солидная сумма, откуда я брала бы деньги по необходимости, вместо того чтобы получать определенное содержание каждый месяц. Это даст мне большую свободу в расходовании денег...

– Свободу? – удивился Джеймс. – Я от тебя никогда не слышал этого слова. Неужели свободомыслие Софи оказало на тебя такое влияние? – Эти слова могли показаться жестокими, но Джеймс не сожалел об этом. Если кто-нибудь из них и должен был испытывать сожаление, то только не он. – Итак, сколько?

– Тысяча фунтов. Это был бы весьма щедрый жест с твоей стороны.

Несколько мгновений Джеймс молча смотрел на свою мать. Он был весьма удивлен ее желанием воспользоваться деньгами американской невесты, так как прежде предполагал, что она не захочет даже прикасаться к ним.

– Тысяча фунтов? – Он нахмурился. – У Мартина опять неприятности с деньгами? – Джеймс первым делом подумал о младшем брате, который недавно вернулся учиться в Итон.

– Нет-нет, не беспокойся, с Мартином все в порядке.

Оба какое-то время молча смотрели друг на друга.

– Для чего же тогда такая сумма? – снова попытался выяснить Джеймс.

– Дело в проклятых долгах, которые образовались за эти годы. Время было трудное, и мне не хотелось, чтобы Лили это почувствовала.

– Что ж, похвально. – Джеймс подошел ближе к столу. Глядя на побледневшие щеки матери, он чувствовал некоторую неловкость. И, в конце концов, решил, что уже достаточно помучил ее.

– Хорошо, вот тебе чек на тысячу фунтов. – Сев за стол, Джеймс заполнил чек и передал его матери.

Марион положила чек в карман юбки и, повернувшись, молча вышла, оставив сына догадываться о том, на что будут израсходованы эти деньги.

Сидя на кровати в ожидании мужа, Софи испытывала все большее нетерпение. Было половина двенадцатого, и хотя свечи на столике еще горели, однако огонь в камине уже погас. В комнате становилось все холоднее, и, в конце концов, она решила лечь и закутаться в одеяло.

Натянув одеяло до шеи, Софи поняла, что ноги у нее совершенно оледенели. Встав, она достала из ящика чулки, натянула их и опять забралась в кровать. Когда придет Джеймс, он обязательно ее согреет.

Ей казалось, что прошла целая вечность, а она все лежала в кровати, глядя на дверь и вскакивая каждый раз, когда в доме раздавался какой-нибудь неожиданный звук. Джеймс все не появлялся, и Софи почувствовала себя невероятно расстроенной. Ей столько всего надо было сказать ему и спросить у него!