— Это все-таки ты... — еле слышно слетело с моих губ. — Прости, что прежде не признавала тебя в таком обличье...

Я не успела договорить. То самое стремительно-легкое движение из моего последнего сна — я узнала его и на мгновение испугалась, коротко вскрикнув, — но в его руке не было никакого ножа (да и не могло быть, он уже стал моим), и он не бросил меня на песок, а, наоборот, подхватил на руки, опалив плечо дыханием:

— Ланин... Девочка моя...

И тогда я обвила руками его шею и торопливо, неумело коснулась губами того, до чего дотянулась — кажется, скулы. Капля с его волос упала в вырез моей рубашки, скользнула по левой груди.

— Я нашла тебя...

— Нет, я нашел тебя. — В следующий миг его губы медленно и неотвратимо накрыли мои. Долго, мучительно долго, я извернулась и снова встала на землю, но он каким-то образом не позволял мне прервать поцелуй, и тогда уже я сама потянула его за собой на песок.

Он рывком сбросил рубашку, укладывая меня так, чтобы я легла на нее головой и плечами. Его рука проникла под мою одежду, торопливо скользнула по кончикам груди... Небо, это было почти как ожог по силе своей! Я уже задыхалась, мне не надо было никакого искусства — мое тело жаждало немедленного соединения. И он не обманул этой жажды, ибо и в нем не осталось силы владеть собой. Мои пальцы едва-едва успели понять, как гладка его кожа и как неприятно рвут эту гладкость старые шрамы...

Когда мы слились, с моих губ сорвался не стон — крик. Остро, ослепительно, не дробясь на отдельные вспышки — сплошным водопадом, лавиной, не давая перевести дыхания... Я давно не слышала своего голоса, я выпала из пространства и времени и уже не понимала, что плывет перед моим затуманенным взором — реальный Малабарка со спутанными прядями мокрых волос или золотое видение из сна... Да, золотое, это было почти грехом — представлять его в серебре, а не в золоте! Они были здесь оба, и были — одно. А меня вообще не было, я сгорала, возрождалась и снова сгорала в тот же миг, и никогда, даже под угрозой пытки, не смогла бы после сказать, сколько это длилось — десяток мгновений, полстражи или вечность...

Прежняя Ланин никогда бы не смогла так — и слава, уж не знаю кому, что пляска у костра просто отменила прежнюю Ланин, как изживший себя указ правителя.

Крика Малабарки я тоже не слышала. Я просто знала, что с ним сейчас творится то же самое, но не могла сказать, ни откуда я это знаю, ни что он делал со мной, а я — с ним. И когда мы наконец вновь стали отдельны друг от друга, я еще долго лежала без движения, и наслаждение медленно стихало во мне — каждый новый толчок был чуть слабее предыдущего...

— Люблю тебя, — шепнула я, бессмысленно глядя в разверстое надо мною звездное небо. — Люблю тебя, как никого никогда не любила — и люблю того, кто послал мне тебя. Люблю, люблю, люблю...

— Люблю тебя, — эхом откликнулся Малабарка, садясь рядом со мной на песке. — Ты мое чудо.

— Ты мое золотое солнце. — Я нашарила его кисть и прикоснулась к ней губами. Затем напрягла кончик языка и аккуратно тронула им его ладонь, внутреннюю сторону запястья, изгиб локтя... — Теперь мы с тобой окончательно едины. Отныне и навеки. То, что нас связало, превыше любых таинств.

Вместо ответа он просто провел рукой по моему обнаженному телу — одежда лежала рядом, но я не помнила, как снимала ее. Или это тоже сделал Малабарка? Медленное, скользящее движение от груди к бедру, почти не ласка, словно глаз ему было недостаточно и он пытался рассмотреть меня кончиками пальцев...

— Ты совершенна, птица моя огненная. — Я и не подозревала, что его голос может быть так нежен. — Сотни женщин видел я прекраснее тебя, но ты одна — совершенство. Как волна. Или как звезда рассвета. Или как утренний ветер...

Приподнявшись на локте, я тоже села на песок — боком, опираясь на правое бедро — и снова обвила руками шею Малабарки, прижимаясь к нему всем телом. И даже так я продолжала ощущать кожей его шрамы — сколько же их у него, с ума сойти! Даже у степных наемников (они часто ходят обнаженными по пояс) я ни разу не видела такого количества.

— Все твое тело — в отметинах прежней жизни, — тихо-тихо сказала я прямо ему на ухо. — Только на лице — ни единого шрама... Словно судьба нарочно хранила тебя, чтобы в означенный день я смогла узнать ее послание...

— Что за послание? — Он чуть напрягся, но не разжал объятий. — Ты имеешь в виду наше сходство, словно в нас одна кровь? Ты ведь заметила.

— В общем, да. — Я потерлась о плечо Малабарки, чтобы откинуть прядь волос, некстати упавшую мне на лицо. — Я ведь раньше тебя во сне видела, много раз... то есть не совсем тебя, но мужчину, схожего со мной лицом именно как одна кровь. И это сходство лиц — знак общей участи, не могу сказать, откуда я это знаю, но вот знаю.

— Даже так? — На лице Малабарки проступил неподдельный интерес.

— Да. Правда, на нем было облачение властителя, и еще... он словно старался пробиться ко мне откуда-то издалека. Даже заговорить не мог и не слышал моих слов. Теперь мне кажется, что это наши поганые дети Луны его ко мне не подпускали, вплоть до того, что нарочно отметили его знаками своего служителя, чтобы сбить меня с толку. — Я скрипнула зубами. — Гадины проклятые! Но, наверное, когда я проникла в храм, преграда между нами отчего-то стала тоньше — опять же не знаю, где здесь причины, а где следствия. И тогда ему было дано прийти ко мне в твоем обличье — вот потому я и сказала про послание судьбы...

— Значит, общая участь? — Малабарка коротко хмыкнул. — Мне тоже были знаки на этот счет. Так что все именно так, как ты говоришь. Кроме одного.

— Чего же?

— Кто бы ни был тот, из сна, я не послание от него. Он — послание от меня. Запомни это.

— Пусть даже и так. — Я еще крепче прижалась к Малабарке, и неожиданно волна терпкого желания нахлынула на меня с новой безумной силой. — Главное, что ты со мной. Теперь и всегда...

Он как-то странно заглянул мне в глаза, уголки губ чуть дрогнули в подобии улыбки:

— Твое тело снова жаждет моего. — Скорее утверждение, чем вопрос. Незримая искра уже проскочила сквозь кожу и теперь зажигала в нем такой же пожар, как во мне. Хотя и угли прежнего еще не остыли...

В ответ я снова напрягла кончик языка, но на этот раз тронула ямку над его ключицей.

— Страсть твоя бездонна... — Теперь уже его сильные руки повлекли меня на песок. — Никто и никогда прежде не добирался до ее дна, может, и я не доберусь. Просто прими от меня этот дар — и одари в ответ, девочка моя...

На этот раз мы очень старались быть ласковыми друг с другом, но неведомая сила, колдовское варево из судьбы и желания, вновь властно повлекла нас друг к другу, едва позволив попробовать кожу другого на вкус... и снова круговорот смерти-рождения, неведомо сколько длящийся... Может, и к лучшему — раньше в близости я только брала, считая это единственно допустимым для женщины своего положения и способностей, жадно принимала ласки, почти ничего не давая в ответ. И теперь, впервые в жизни пожелав сама оделить другого, испугалась, что не сумею сделать это должным образом. Но все к лучшему — мы снова были едины, и ничто не могло быть правильнее. Просто был берег моря, как в моем давнем видении, и тень моих снов была со мною наяву, и от одного этого прекраснее, чем в самых лучших снах...