— Мистер Якоб ван Экерен ушел на пенсию, — сообщил он. — Я его племянник, Ханс. По имеющейся у нас информации, на протяжении последних шести-семи лет мы не имели деловых контактов с вашей фирмой. Однако я не могу вам ничего сказать по поводу того, что было раньше, когда делами ведал мой дядя.

— Понятно, — ответил я. — Не могли бы вы поинтересоваться на этот счет у вашего дяди?

— Пожалуйста, если угодно, — вежливо отозвался он. — Я уже звонил ему домой, но, видите ли, они с тетей уехали до понедельника, и их служанка не знает куда. — Он помолчал. — А не могли бы вы мне сказать, в чем, собственно, дело?

Я объяснил, что мой брат скоропостижно скончался и оставил много незавершенных дел, в которых я пытаюсь разобраться.

— Мне попались название и адрес вашей фирмы. Я сейчас пытаюсь дозвониться всюду, куда можно, чтобы все узнать.

— В понедельник я обязательно поговорю со своим дядей. — В его голосе послышалось сочувствие. — И непременно перезвоню вам.

— Я вам крайне признателен.

— Не стоит благодарности.

«Дядя, — мрачно подумал я, — вряд ли расскажет что-нибудь интересное».

Я пошел и открыл сейф, сказав Аннет, что Просперо Дженксу нужны все шпинели.

— Он говорил, что у нас есть кусок горного хрусталя, похожий на Эйгер.

— На что?

— На горную вершину. Как Монблан.

— Ах да.

Она пошла вдоль рядов коробок и отыскала среди них одну довольно тяжелую, стоявшую в противоположном конце почти в самом низу.

— Вот он, — сказала она, водрузив ее на полку и сняв крышку. — Красота.

Занимавший всю коробку «Эйгер» лежал на боку и имел настолько бугристую основу, что его нельзя было поставить, но, глядя на прозрачные срезы и грани, представляя их сверкающими алмазным блеском в лучах солнца, как задумано Дженксом, можно было не сомневаться, что горный хрусталь составил бы основу фантазии, достойной своего названия.

— Цена нами уже установлена? — спросил я.

— Вдвое больше его стоимости, — бодро сообщила она. — Плюс налог, плюс упаковка и перевозка.

— Он хочет, чтобы ему все передали с посыльным.

Она кивнула.

— Он всегда так просит. Джейсон все перевозит на такси. Предоставьте это мне, я обо всем позабочусь.

— И еще нам надо переложить тот жемчуг, что мы получили вчера.

— Да, конечно.

Она отправилась за жемчугом, а я продолжил то, чем занимался накануне, будучи почти уверен, что мои поиски напрасны, но тем не менее не отказываясь от своих намерений. Аннет вернулась с жемчужинами, которые хоть на этот раз были уложены в пластиковые пакетики с завязками, а не в дурацкие открытые бумажные конверты, и, пока она пересчитывала и складывала новые поступления, я продолжал просматривать старые.

Коробки с жемчужинами всех размеров. Никаких алмазов.

— Вам что-нибудь говорит формула CZ? — между делом спросил я Аннет.

— CZ — это кубический циркон, — тут же ответила она. — Мы продаем их в больших количествах.

— А это... это не искусственный бриллиант?

— Это синтетический хрусталь, очень похожий на бриллиант, — объяснила она, — но примерно в десять тысяч раз дешевле. Если он вставлен в перстень, разница почти незаметна.

— Неужели? — удивился я. — В это трудно поверить.

— Мистер Фрэнклин говорил, что многие ювелиры не могут определить на глаз. По его словам, лучше всего вытащить камень из оправы и взвесить.

— Взвесить?

— Да. Циркон гораздо тяжелее бриллианта, так что один карат циркона меньше бриллианта в один карат.

— CZ равно С, умноженное на 1, 7, — медленно произнес я.

— Верно! — удивленно воскликнула она. — Откуда вы знаете?

В полдень, когда я, закончив свои безрезультатные поиски, закрыл крышку последней коробки с нежно переливавшимися цветами радуги опалами из Орегона, сидел в кабинете Гревила и читал распечатку Джун об основах бизнеса, постигая схему денежного оборота, заканчивавшегося справедливым итогом. Аннет, в ежедневные обязанности которой входил перевод денег в банк, дала мне на подпись пачку чеков. Я подписал их с ощущением, что делаю это не по праву. Затем она принесла мне дневную корреспонденцию, требовавшую определенных решений, и я разобрал ее, преодолевая внутреннее сопротивление.

Было несколько звонков от ювелиров, узнавших из утренних газет о смерти Гревила. Аннет, уверяя их, что это не означает закрытия предприятия, говорила более убедительно, чем выглядела.

— Все говорят, что Ипсуич слишком далеко, но мыслями они будут там, — сообщила она.

В четыре часа позвонил Эллиот Трелони и сказал, что ему удалось узнать, кто та леди, которая не желала слышать имя Гревила в своем доме.

— На самом деле это грустная история, — с усмешкой сказал он, — и смеяться тут, вероятно, нечему. Она не простила и не простит Гревилу то, что он отправил ее великосветскую доченьку на три месяца в тюрьму за то, что та продала кому-то из своих дружков кокаин. Ее мать была на суде, и я помню, как она давала репортерам интервью после заседания. Мать никак не понимала, почему продажа кокаина приятелю считалась противозаконной. Разумеется, торговцы наркотиками — презренные негодяи, но продать знакомому — совсем другое.

— Если закон тебя не устраивает, не обращай на него внимания, он тебя не касается.

— Что вы говорите?

— Это Гревил писал в своей книжке.

— Ах да. Кажется, Гревил узнавал телефон матери, чтобы предложить ей возможные варианты реабилитации дочери, но та не захотела его слушать. Знаете что, — он немного помедлил, — вы мне позванивайте, хорошо? Встретились бы как-нибудь за рюмочкой в «Рук-энд-Касл», а?

— Хорошо.

— И сообщите мне сразу же, как найдете эти записи.

— Обязательно, — заверил я.

— Я говорил вам, мы хотим остановить Ваккаро.

— Я все обыщу, — пообещал я. Положив трубку, я спросил о них у Аннет.

— Записи о судебных процессах? — удивилась она. — Нет-нет. Он никогда не приносил ничего подобного в офис.

«Точно так же, как никогда не покупал алмазов, — сдержанно добавил про себя я, — о которых не было и намека ни в перечнях, ни в описях».

Из стола вновь донесся приглушенный настойчивый сигнал. На моих часах было двадцать минут пятого. Протянув руку, я открыл ящик, и сигнал, как и в прошлый раз, тут же умолк.

— Что-нибудь ищете? — спросила Джун, залетая в комнату.

— Нечто вроде электронных часов с будильником.

— Это наверняка всемирные часы, — сказала она. — Мистер Фрэнклин пользовался ими, чтобы не забыть позвонить, например, поставщикам в Токио.