Пикапа нет, и я решаю бежать. Я, наверное, даже не вспотею и доберусь быстрее, чем если бы ехал на пикапе. А поскольку сегодня праздник, то дороги будут пусты. Я прощаюсь с Берни, говорю ему, что вернусь попозже, и стартую. Я бегу по краю полей и через лес. Приятно сжечь немного энергии. Пару раз я набираю почти предельную скорость, которая составляет, наверное, 120–140 километров в час. Замечательное ощущение холодного воздуха, обдувающего лицо. Замечательный звук ветра — тот же самый, который я слышу, высунув голову в окно, когда мы едем в пикапе по шоссе. Интересно, как быстро я смогу бегать, когда мне будет двадцать или двадцать пять.

Я прекращаю бег метров за сто от дома Сары. Я совсем не запыхался. Я иду по дорожке к дому и вижу, как Сара выглядывает в окно. Она улыбается и машет рукой. Она открывает входную дверь, как раз когда я ступаю на террасу.

— Привет, красавчик, — говорит она.

Я оборачиваюсь и смотрю через плечо, притворяясь, что она сказала это кому-то другому. Потом поворачиваюсь к ней и спрашиваю, неужели она это мне. Она смеется.

— Глупый, — говорит она и бьет меня кулаком по руке перед тем, как прижаться и подарить долгий поцелуй. Я делаю глубокий вдох и чувствую запах еды: фаршированная индейка, сладкий картофель, брюссельская капуста, тыквенный пирог.

— Пахнет здорово, — говорю я.

— Мама весь день готовит.

— Очень хочется попробовать.

— Где твой отец?

— Задерживается. Скоро будет.

— С ним все в порядке?

— Да, ничего особенного.

Мы входим внутрь, и она ведет меня на экскурсию. Типичный семейный дом со спальнями на втором этаже, с мансардой, где находится комната одного из ее братьев, и со всеми жилыми помещениями — гостиной, столовой, кухней и еще одной общей комнатой — на первом этаже. Когда мы заходим в ее спальню, она закрывает дверь и целует меня. Я удивлен, но взволнован.

— Я ждала этого целый день, — мягко говорит она, отстраняясь. Она направляется к двери, но я притягиваю ее к себе и снова целую.

— А я жду, когда еще смогу тебя поцеловать, — шепчу я. Она улыбается и толкает меня в плечо.

Мы спускаемся по лестнице, и Сара ведет меня в просторную комнату, где два ее старших брата, приехавшие на выходные из колледжа, смотрят футбол вместе со своим отцом. Я сажусь с ними, а Сара уходит на кухню помочь матери и младшей сестре. Я никогда не увлекался футболом. Думаю, из-за того образа жизни, который мы с Генри ведем, я никогда не вовлекался ни во что, что лежало вне нашей жизни. Меня всегда заботило, как приспособиться к окружающему и быть готовым уехать куда-то еще. Ее братья и отец в школьные годы играли в футбол. Они любят его. И в этой игре отец и один из братьев болеют за одну команду, а второй брат — за другую. Они спорят, поддразнивают друг друга, радуются или стонут в зависимости от того, что происходит на поле. Они явно болеют годами может быть, всю жизнь, и получают большое удовольствие. И это заставляет меня подумать, что хорошо бы и нам с Генри иметь еще что-то общее, кроме моих тренировок и нашего бесконечного бегства и прятания, — что-то, чем мы могли бы вместе наслаждаться. Это заставляет меня желать, чтобы у меня были настоящие отец и братья, с которыми я мог бы общаться.

В перерыве между таймами мама Сары зовет нас ужинать. Я проверяю свой телефон — опять ничего. Перед тем как мы садимся за стол, я иду в туалет и пытаюсь позвонить Генри, но сразу включается голосовая почта. Почти пять часов, и я начинаю паниковать. Я возвращаюсь к столу, где все уже расселись. Стол выглядит изумительно. В центре — цветы, напротив каждого стула аккуратно разложены салфетки и приборы. Блюда с едой размещены по всему столу, а индейка стоит перед местом мистера Харта. Как только я усаживаюсь, в комнату входит миссис Харт. Она сняла передник и теперь одета в красивую юбку и свитер.

— Что слышно от твоего отца? — спрашивает она.

— Я только что ему звонил. Он… э-э-э… сильно опаздывает и просил нас не ждать. Он очень извиняется за причиненное неудобство, — отвечаю я.

Мистер Харт начинает резать индейку. Сара через стол улыбается мне, что улучшает мне настроение примерно на полсекунды. Все передают друг другу блюда, и я беру себе маленькие порции каждого. Не думаю, что я смогу много съесть. Я положил телефон на колени и включил вибратор, который даст знать о звонке или сообщении. Но с каждой секундой я все меньше верю, что что-то придет и что я когда-нибудь еще увижу Генри. Мысль о том, чтобы жить одному — с проявляющимися способностями и без кого-то, кто бы объяснил мне их смысл и тренировал меня, самому убегать и скрываться, самому искать свой путь, самому сражаться с могадорцами, сражаться до тех пор, пока они не потерпят поражение или я не умру, — эта мысль ужасает меня.

Ужин кажется бесконечным. Время снова медленно тянется. Семья Сары засыпает меня вопросами. Никогда прежде я не оказывался в ситуации, когда так много людей задают мне так много вопросов за такое короткое время. Они спрашивают о моем прошлом, о местах, где мы жили, о Генри, о моей матери — как всегда, я отвечаю, что она умерла, когда я был совсем маленьким. Это единственный из моих ответов, в котором есть хоть маленькая частица правды. Я даже не представляю, насколько мои ответы осмысленны. Кажется, что телефон на моей ноге весит полтонны. Он не вибрирует. Просто лежит.

После ужина и перед десертом Сара просит всех выйти во двор, чтобы она могла пофотографировать. Когда мы идем, Сара спрашивает, не случилось ли чего. Я отвечаю, что беспокоюсь о Генри. Она пытается меня успокоить и говорит, что все будет хорошо. От этого я себя чувствую только хуже. Я пытаюсь представить, где он и что делает, и единственная картина, которая всплывает при этом в моем сознании, это что он стоит в ужасе перед могадорцем и знает, что скоро умрет.

Когда мы собираемся для съемки, я начинаю паниковать. Как мне добраться до Атенса? Я мог бы бежать, но трудно будет найти дорогу, особенно потому, что придется избегать главных дорог с их потоком автомобилей. Я мог бы поехать на автобусе, но это будет слишком долго. Я мог бы попросить Сару, но тут пришлось бы слишком много что объяснять, в том числе то, что я инопланетянин, что, как я думаю, Генри схвачен или убит враждебными инопланетянами, которые ищут меня, чтобы убить. Не самая хорошая мысль.

Пока мы позируем, я отчаянно хочу уйти, но надо это сделать так, чтобы не разозлить Сару или ее семью. Я концентрируюсь на камере и смотрю прямо в нее, тем временем придумывая предлог, который вызвал бы меньше всего вопросов. Теперь я уже целиком охвачен паникой. У меня начинают дрожать руки. Они становятся горячими. Я опускаю глаза, чтобы посмотреть, не светятся ли они. Нет.

Но когда я снова поднимаю глаза, то вижу, как в руках у Сары трясется камера. Я понимаю, что каким-то образом это сделал я, но понятия не имею, как или что я могу сделать, чтобы это остановить. У меня по спине пробегает дрожь. Перехватывает дыхание, и в тот же момент объектив камеры с треском разлетается вдребезги. Сара кричит, потом опускает камеру и в недоумении смотрит на нее. У нее открывается рот и глаза наполняются слезами.