– И где ты собираешься искать машину?

Неожиданно Свиридов улыбнулся:

– Хм, пожалуй, эта задача будет потруднее, чем убить Сталина. Но думаю, мы с ней справимся. Дальше мы должны доехать до двадцать четвертого квадрата, передадим сообщение о выполнении задачи, а там нас подберет самолет. Если все пройдет так, как мы планируем, то уже завтра в Берлине будем пить прохладное немецкое пиво. Ну, чего сидим? На выход!

Выехали на двух машинах. Тимофей Романцев со старшиной на служебном «Виллисе», отделение автоматчиков на полуторке. Дорога была неровная, самая что ни на есть фронтовая – подбрасывало и швыряло из стороны в сторону, но жаловаться не приходилось. Кому сейчас было непросто, так это пехоте, которая молчаливо, сжав зубы, отсчитывала многие километры собственными ногами.

На полдороге пришлось немного подзадержаться – лопнула пластина на рессоре. И водитель, дабы не искушать судьбу, заехал в ремонтную часть, где мастера без особой спешки, но весьма толково соединили два куска в единое целое. Так что можно было надеяться, что починенные рессоры выдержат еще не одну тысячу километров.

У железнодорожной станции пришлось простоять добрый час, пропуская эшелоны. На фронт двигалась невиданная силища, и рельсы со шпалами громко стучали, прогибались, но выдерживали невиданную нагрузку. Последним был эшелон с боевыми машинами, с пусковыми установками «М-30» и реактивными снарядами, аккуратно обвязанными брезентом. Их привычные очертания старались изменить, придать им совершенно иной, незнакомый облик, чтобы сбить с толку возможного наблюдателя, а потому к кабине и кузову подкладывали коробки и бочки, делали нагромождение из фанер, но пытливый глаз старшего лейтенанта Романцева без особого труда угадывал в них очертания семейства реактивных минометов.

Невольно пробирала гордость за созданную технику, по коже холодком пробегали мурашки. Тимофей Романцев осмотрелся по сторонам и увидел взволнованные лица людей, по воле случая оказавшихся на переезде. Нечто подобное ощущал каждый, ставший свидетелем подобной силищи.

Наконец простучал последний вагон, и полосатый черно-белый шлагбаум поднялся, предоставляя возможность продолжить прерванное движение. Далее путь пролегал через оживленный перекресток, где, казалось, собралась вся техника фронта. Машины гудели, звучал лязг гусениц, слышались отрывистые команды офицеров. На обыкновенном ящике в центре перекрестка стояла молоденькая сержант-регулировщица и, лихо размахивая флажками, управляла потоками бронированной техники. Глаза у девушки озорные, веселые, талию перетягивал широкий ремень, обозначив ее ладную фигуру и выгодно подчеркнув высокую грудь. На пригожей головке кокетливо сидела пилотка, из-под которой мелкими кудряшками выбивались светло-русые волосы. На девушку было приятно смотреть. Если артиллерия – бог войны, то регулировщицы – его прелестные ангелы.

Едва ли не каждый из водителей, заприметив столь хорошенькое личико, коротко сигналил, стараясь обратить на себя внимание, а потому шум стоял невообразимый, а один лихой танкист, капитан, вылез на половину из башни и приложил ладони к груди, выражая тем самым всеобщее восхищение. Под грохот работающего двигателя и лязг тяжелых гусениц он что-то прокричал, вырвав у девушки мимолетную улыбку, – не иначе как сватался, – а потом, послав воздушный поцелуй, спрятался в танке. Приостановился и Романцев и, помахав девушке на прощание, покатил в ту сторону, куда указывала тонкая гибкая ручка, сжимающая флажок.

Тимофей Романцев вспомнил, что в его полевой сумке находится недописанное письмо жене, и сейчас он буквально мучился, не зная, как точнее описать распиравшие его чувства. Прежде Тимофей никогда не страдал от отсутствия красноречия, но сейчас все слова, что он приберегал для нее, как только ложились на бумагу, казались ему сухими и неестественными. Тимофей рвал начатое письмо и принимался писать заново.

Тимофей не страдал от отсутствия женского внимания, а свою первую любовь воспринимал как настоящую и навсегда. Но после того как встретил Зою – изящную легкую, воздушную, невероятно улыбчивую, – понял, что все его отношения были всего-то прелюдия к большому светлому чувству, которое, быть может, встречается лишь однажды в жизни.

Вытащил письмо и перечитал написанное. Поморщился. Все это не то, и, тотчас порвав его на мелкие клочки, выбросил в окошко.

– Зачем же вы так, товарищ старший лейтенант, бумаги на курево не хватает, а вы выбросили. На раскрутку бы пошло, – не то пошутил, не то всерьез произнес Захарчук.

Дальше следовала такая же фронтовая дорога, вобравшая в себя сотни тысяч мужчин и женщин, одетых в военное обмундирование. И всюду, куда ни глянь, – пехота. Усталые, изнуренные фронтом, отбывали на переформирование, а другие – едва отказавшаяся от материнской груди, совсем молодая поросль, а потому дерзкая, молодцеватая, всерьез верившая в бессмертие, торопилась на фронт.

Худо-бедно, но ехали. Остановились пару раз, чтобы поменять пробитое колесо, подкатили к Гжатску изрядно вымотанные дорогой и, покружив малость среди развалин, отыскали местное НКВД, расположившееся в двухэтажном каменном здании.

Романцев прошел по коридору, где по обе стороны стояли двери без табличек с фамилиями и без номеров. Услышав за одной из них негромкие голоса, постучавшись, тотчас распахнул. За столом сидел круглолицый майор НКВД и разговаривал с каким-то худощавым безруким мужчиной. По всему видать, бывший фронтовик.

– …А я ему и говорю, а чего это у тебя медаль «За боевые заслуги» какая-то другая? У меня, дескать, серебряная, а у тебя из латуни. А его приятель мне отвечает: «Чего ты к парню пристал? Какая была, такую и выдали!»

Майор в ожидании посмотрел на вошедшего.

Вытащив удостоверение, Тимофей представился:

– Старший лейтенант Романцев, военная контрразведка СМЕРШ.

– Майор Ефимцев, начальник гжатского НКВД.

– А вот это мои особые уполномочия, – развернул Романцев листок за подписью заместителя наркома, – здесь написано, что любые органы власти должны содействовать мне в оперативном расследовании.

– Хм, как говорится, чем смогу… – слегка оробев, произнес майор.

– Вы не будете возражать, если я поговорю с вашим посетителем? – соблюдая формальность, спросил Тимофей Романцев у майора.

– Пожалуйста, товарищ старший лейтенант, – несколько удивленно произнес майор. – Только как-то очень неожиданно.

– Ничего, вся наша жизнь сплошные сюрпризы.

– Как вас зовут? – доброжелательно спросил Тимофей.

– Яков.

– Ты сюда сам пришел?

– Конечно, никто меня за руки не тянул… точнее, за руку. Посидел немного, покумекал о том о сем… Сообразил, что здесь что-то не так, и решил пойти в НКВД. Здесь люди грамотные, разберутся.

– Где вы повстречали этих людей?

– В пивной… Зашел пивка попить, взял кружечку, и тут к моему столику двое подкатывают: старший лейтенант с сержантом. Спросили меня, не занято ли, все честь по чести. Я и разрешил.