– Осетины его тоже не простят, – поддакнул Алан.

– Тем более. Только это его проблемы. Нам бы до дома дотащиться…

Олег пришел в себя и долго не мог понять, где он находится. Попытался встать, и тут же ногу пронзила острая боль. Так… Они были в рейде, в грузинской деревне, его ранило, он забежал в какой-то дом. Там оказалась женщина. Совсем старая. И незнакомая, Светлов видел ее первый раз в жизни. Потом он, кажется, потерял сознание. Точно! Пришел в себя довольно быстро – стрельба на улице еще продолжалась. Старушка показала ему на дыру в полу. Туда вела лестница, обычная времянка, такие приставляют к деревьям, когда приходит пора собрать созревшие фрукты-ягоды. Он попытался спуститься, сорвался, ударился боком и рукой. Потом опять провал в памяти…

Боль в ноге зло пульсировала. Олег посмотрел на распоротую, задубевшую от крови штанину, отбросил лохмотья в сторону. Повыше колена нога была туго перетянута шнурком от ботинка, но кровь из раны продолжала сочиться. Плохо…

Нога посинела. Нужно снять шнурок, а то еще омертвеет… Вспомнил! Старушка сбросила ему нож, он разрезал штанину, перетянул ногу. Пол был сырой и холодный, поэтому он забрался в старое деревянное корыто – больше в подвале ничего не было. Сколько же времени прошло? И где Ревазов, где другие ополченцы? Удалось им уйти из засады, в которую попала их группа, или нет?

Что-то заскрипело сверху. Олег поднял голову и увидел старушку. Она с натугой поднимала крышку, закрывающую вход в подпол. Встретилась глазами со Светловым, довольно кивнула. С трудом спустилась по лестнице, протянула раненому какой-то сверток. В нем оказалась старенькая простыня, разодранная на полосы.

Олег разрезал шнурок. Кровь сразу же потекла сильнее, но пульсация в ноге поутихла. Черт, неужели зацепило кость? Он попробовал пошевелить пальцами, получилось. Это хорошо…

В детстве Светлов ломал руку. Дурачились с приятелями, он неудачно упал. Родителей дома не было – уезжали к младшему брату, который был в пионерлагере. К их приезду рука распухла, попытка двинуть пальцами вызывала острую пронизывающую боль, от которой на лбу выступал пот. Теперь ощущения другие. Есть шанс, что кость не повреждена. Может быть, задело какой-нибудь нерв, поэтому так больно? Лекарства нужны, но где же их взять…

Словно подслушав мысли Олега, старушка потянула его за рукав. На ее ссохшейся ладони лежали какие-то таблетки. «Валидол». Старый, еще советского производства, уже пожелтел от времени. А это что за склянка? Марганцовка! Это уже лучше. Развести бы ее…

Старушка хлопнула себя по лбу, виновато посмотрела на Светлова. Медленно поднялась, пошла к лестнице, поднялась наверх. Вернулась довольно быстро и принесла с собой старый глиняный кувшин и щербатую чашку. Вода! Ее совсем немного, она застоялась, отдает затхлостью, но какое это имеет значение.

Немного утолив жажду, Олег растворил в чашке отблескивающие металлом кристаллики и обильно полил раствором рану. Черт, больно-то как! В глазах почернело, чуть опять в обморок не хлопнулся. Держись…

Ну вот, вроде полегчало. Теперь нужно забинтовать ногу. Хорошо, что ткань старая и без всякой примеси синтетики, кровь лучше впитывается. Еще одну ленту, еще… Теперь, пожалуй, хватит.

Переведя дух, он с благодарностью посмотрел на старушку. Она слабо улыбнулась в ответ, протянула кусок черствой лепешки, несколько сушеных яблок. Потом, с трудом подбирая слова, сказала:

– Ты извини. Нет ничего. Стыдно. Грузины гостя должны хорошо встречать.

– Ну что вы? – у Олега защемило в сердце. – Что вы, бабушка! Спасибо вам огромное. Вы же меня от смерти спасли.

– Стыдно, – продолжала настаивать старушка.

– Вас как звать? – спросил Светлов. – Меня – Олегом.

– А, – она махнула рукой, – Кетеван я.

Со двора донесся какой-то шум, и старушка насторожилась. Потянулась к лестнице и, тяжело дыша, выбралась из подпола. Крышка прилегла неплотно, между ней и полом осталась узкая щель, в которую пробивался дневной свет.

Закусив губу, чтобы ненароком не застонать, Олег подобрался к лестнице, встал здоровой ногой на нижнюю ступеньку. Подвал был неглубоким, глаза Светлова оказались как раз на уровне щели.

Дверь в дом резко распахнулась, вошел вооруженный автоматом военный.

«Грузин… – понял Олег. – Только этого не хватало. Черт, а где же мой автомат? Во дворе обронил или еще раньше, когда ранило?»

Вошедший что-то резко спросил. Хозяйка негромко ответила. Военный настаивал. Бабулю словно ветром с места сдуло. В руках ее откуда-то появилась палка-костылик. Размахивая ей и громко крича, Кетеван надвигалась на военного. Тот попытался было возразить ей, потом зло плюнул и вышел наружу, сильно хлопнув дверью.

Олег видел, как старушка тяжело опустилась на некрашеную лавку, стоявшую возле двери. Гнев исчез с ее лица, оно стало спокойным и очень усталым…

Хотелось пить. Сейчас бы сюда пятилитровую баклагу с «Аква дистиллята», которая осталась в его номере в гостинице «Алан». Выпил бы залпом всю, не отрываясь. Нужно терпеть. Нет воды. Старушку просить нельзя. Где она ее возьмет? Колодца во дворе нет…

Чем закончатся эти событии? Ясно одно: на идее единой Грузии можно поставить крест. На долгие годы. Если не навсегда. Чуть ли не два десятилетия в Южной Осетии гибнут люди. Одна война, теперь вторая… Сколько нужно поколений, чтобы память об этих страшных событиях нет, не забылась, но хотя бы перестала кровоточить? До сих пор осетины помнят о резне двадцатых годов. Тогда грузинские меньшевики тоже пытались согнуть непокорный народ. Хотели заставить жить по-своему. И при развале Союза никто не спрашивал людей, в каком государстве они хотят жить. Превратили административные границы в государственные и возрадовались: «Свобода, блин, свобода!» Для кого? Для тех, кто уворовал себе власть?..

Олег повернулся, и опять боль пронзила ногу. И кровь не перестает сочиться. Паршиво дело… Хорошо бы уснуть. Сколько я уже нормально не спал? В поезде не дала храпящая дама, короткий пересып в номере – не в счет, а потом началась война. И сейчас заснуть не получается. Проваливаюсь на несколько минут в полусон-полукошмар, а потом боль в ноге опять приводит в себя…

Кетеван сказала, что я у нее уже больше суток. Значит, снаружи наступает вечер. Потом придет ночь. А что будет потом? Нет, не снаружи, а с ним, Олегом Светловым? Вроде бы, наши уже должны подойти. Скоро кто-нибудь появится. Нужно ждать. Они помогут…

Он не жалел, что покинул подвал гостиницы «Алан» и ушел в отряд Ревазова. Так было нужно. В том числе и для него самого. Теперь застарелое, но то и дело напоминающее о себе, пережитое еще в Приднестровье чувство позора и стыда перед окружающими куда-то отошло, сжалось, почти исчезло. На душе было покойно…

Женька исполнял свой план – пожевал и завалился спать. Комов тоже прилег. Он смотрел в покрытый разводами потолок и прикидывал. По-максимуму им нужно было, как некогда команде Мальчиша-Кибальчиша, день простоять и ночь продержаться. Потом наши доблестные войска разобьют проклятых буржуинов. Вот только Мальчиш Красной армии так и не дождался. Геройски погиб. За это ему поставили памятник на берегу реки, и все кто проходил, пролетал или проплывал мимо, отдавали Мальчишу честь. Красиво, конечно. Торжественно. Но такая перспектива Сергея никак не устраивала. Пока что грузины их не обнаружили. Есть надежда, что и в дальнейшем это убежище не привлечет «орлов Саакашвили».