мужское, ведь это бы вновь привело к новому дуализму мужского/женского времени. Скорее, она добавляет свой голос к феминистской критике дихотомического мышления, распространяя подобные аргументы и на темпоральное измерение — ибо если это зависящий от контекста процесс, возникающий от «сложности и многогранности нашего повседневного опыта», тогда «вневременные дихотомии лишены всякого смысла». Это, в свою очередь, означает, что дуалистические подходы, понимающие время как циклическое или линеарное, физическое или социальное, традиционное или модерное, относительное или постоянное, мужское или женское, сами по себе несостоятельны (Adam, 1989, pp. 462, 461).

Акцент Адам на изменчивой, интерактивной природе человеческого времени означает, что она отвергает любое превосходство или старшинство «современного» западного времени. Такой же позиции придерживается и Хелга Новтони (Helga Nowotny) (1994), утверждая, что линеарная и циклическая концепции времени содержат элементы друг друга; она также исследует способы связи между различными временными потребностями/ перспективами и властью/авторитетом, чтобы понять, как действуют механизмы социального контроля. Сьюзен Гринхаус аналогично пишет, что существует больше чем одно понимание времени и ставит под сомнение, что линеарное время более «реально», чем другие времена, отвергая как «мистификацию, свойственную западной политической мысли», идею, будто «значение времени существует отдельно от логики власти и ответственности» (Susan Greenhouse, 1996, p. 86).

Некоторые политические следствия для феминисток такого многоуровневого темпорального сознания были рассмотрены Элизабет Гросс (Elizabeth Grosz), утверждающей, что оно ведет к тому, что мы должны мыслить и планировать за пределами настоящего, во имя «более невероятного будущего» (Elizabeth Grosz, 1999, p. 15). Такое будущее, по существу, непостижимое, незапланированное, очень сильное, хотя, конечно, обусловлено и прошлым, и настоящим. Она пишет, что мы должны видеть темпоральную природу наших собственных онтологических ориентаций. Гросс хочет разработать концепт темпоральности, который «направлен в будущее, непостижимое и недосягаемое в настоящем; будущее, которое переписывает и переориентирует наше теперешнее в неопределенность, трансформирует наше понимание преимуществ настоящего». С ее точки зрения, будущее видится «не как манипуляция, и не как реализация современных желаний или страхов… и не как просто спекулятивное, утопическое и невозможное» (Grosz, 2005, pp. 1-2, 72).

Роль утопического мышления

Мы уже упоминали выше, что мышление за пределами настоящего — это, по существу, утопическое мышление. И хотя Гросс с некоторым пренебрежением относится к «просто» утопии, некоторые из феминисток считают утопизм хорошим способом «разорвать» модели мышления, созданные мужчинами. Утопизм, по их мнению, как таковой критикует современные условия, свободно воображая радикально противоположные альтернативы. Примеры такого утопического феминизма можно найти в художественных произведениях, таких как «Херленд» («Herland») Шарлоты Перкинс Гилман (Charlotte Perkins Gilman, 1979 [1915]) и «Женщина, на краю времени» Мардж Пирси (Marge Piercy, 1976), хотя Рут Левитас (Ruth Levitas) и Нэнси Фрейзер (Nancy Fraser) постарались использовать метод утопии, чтобы начать феминистскую дискуссию о «мышлении в понятиях того общества, которого мы хотим достичь, а не того, которое непосредственно возможно» (Levitas, 2001, p. 449; см. также: Fraser, 2000). Хотя утопическое мышление в основном связано с описанием идеализированного, несуществующего места, Новотны отмечает, что авторы также описывают ухронии — не существующие способы понимания и использования времени. Это понятие может быть использовано для описания воображаемого переосмысления Фрейзер и Левитас о том, как время должно распределяться между оплачиваемой и неоплачиваемой работой (тема будет рассмотрена в десятой главе).

Итак, Левитас (Levitas, 1990) и Новотны (Nowotny, 1994) утверждают, что утопии — это ответ на современное давление; Френсис Бартовски (Frances Bartowski) описывает их как «деятельность, мотивированную тревожным ожиданием» (Frances Bartowski, 1989, p. 10). Таким образом, феминистские утопии возникают в контексте феминистских активизма и дискуссий. Как таковое, утопическое мышление расположено во времени, да и возникает оно от изменяющихся потребностей, поэтому — не существует универсальной утопии. Однако, как следует из цитаты Гросс, если есть желание сделать эффективный вклад в феминистскую политику, то необходимо наладить связи между существующей антиутопией и желаемыми альтернативами. Поэтому есть нужда в правдоподобных основаниях, существующих в реальности, даже если их позже захотят преодолеть.

Похоже, видение Пирси провалило бы этот тест на реальность оснований (см. обсуждение в Tong, 1989). Опираясь на идеи радикальной феминистки Суламиф Фаерстоун, данная утопия разделяет убеждение, что репродуктивные технологии могут быть использованы для устранения отношений власти между полами. Феминистские критики, тем не менее, считают, что в реальности, похоже, эти технологии будут использоваться для контроля над женщинами, а не для развития эгалитарного общества, поэтому идеи Пирси имели незначительное влияние на феминистскую политическую практику. Напротив, «мысленный эксперимент» Фрейзер (обсуждался в пятой главе) очень вдохновил конкретные предложения по вопросам политики (см., в частности: Kershaw, 2005). Связи между такими воображаемыми предложениями и политическими возможностями, как казалось на первый взгляд, также были показаны в начальных параграфах книги «Работающие семьи» (2003) Джанет Горник (Janet Gornick) и Марсия Мейерс (Marcia Meyers). В ней американским читателям предлагалось «представить мир», в котором родители могут получать щедрую помощь в сочетании ухода за детьми и работы, а потом указывалось, что это «утопическое» видение — уже реальность в некоторых частях Европы. Однако, как уже упоминалось, изменчивая природа и история социальных государств свидетельствуют о том, что политика перехода от одного состояния к другому — это не линейный и прямой путь. Для эффективности процесса сдвиг от утопического мышления к реализации политики требует большего, чем просто демонстрации, что такая политика была успешна везде, но необходимо также учитывать информацию об исторически сформированных условиях, которые сделали его возможным в одной стране, однако могут усложнить его реализацию в другой. В то же время конкретные политические предложения нуждаются в сохранении элементов стратегического мышления, включенного в утопическое и в балансе между краткосрочными политическими целями и длительными стратегическими интересами (Molyneux, 1985).

Локализация феминистских теорий времени во времени

Не только феминистские утопии связаны с конкретными условиями. По-прежнему достаточно редкое, сознательное феминистское мышление о темпоральности само по себе может считаться продуктом быстрых социальных изменений, связанных с постмодернистскими понятиями неопределенности и текучести. Это означает, как обсуждалось в первой главе в отношении политической теории основного направления, что возможно определить развитие темпоральных перспектив в рамках феминизма или локализировать темпоральные разногласия, которые могут находиться в основе отдельных политических полемик. Однако эти модели нечеткие, феминизм никогда нельзя было поделить, четко классифицировать, нет прямой зависимости между типом феминизма и темпоральной ориентацией. Как будет показано в следующем подразделе, и природа феминистской истории также противоречива.

Так, первая и вторая волны западного феминизма, либеральная с требованиями равных прав и социалистическая (марксистская), могут быть рассмотрены как «модернистский» продукт мысли эпохи Просвещения и ее веры