Женя клятвенно пообещала, что советом Наташи не пренебрежет, выступать не будет, а насчет ласки промолчала.

Вернувшись на бензозаправку, она застала скучающую без дела заправщицу.

Чувствовалось, что грубые водители грузовиков ей порядком поднадоели, хотелось поболтать с кем-нибудь из городских.

— Он давно не показывался, ваш мужчина, — просто так, от нечего делать, начала девчонка.

Немногословная Женя кивнула.

— Вы, наверное, поссорились, а? — вновь завела она разговор. Не услышав ответа, сама сделала вывод: — И вы виноваты!

— С чего ты взяла? — не выдержала Женя.

— С чего с чего!.. Вы же его ищете, не он вас.

— Правильно рассуждаешь, только я его по делу ищу.

— Знаем мы эти дела. Только мне все равно, покажу, где дом, и все! — Девчонка, как это делают дети, положив на грязный прилавок голову и заскучав, уставилась в маленький телевизионный экран, подвешенный высоко на стенке. Ее темные, с удлиненным разрезом, глаза смотрели сверху вниз. — А мне он нравится, ваш большой мужчина, — призналась она. — Только старый очень. То есть, хочу сказать, для меня. Я ведь только что школу закончила. Для вас — в сам раз. Вы ведь тоже не молодая.

«Не молодая да еще беременная», — печально подумала про себя Женя.

— По сравнению с тобой, конечно, — вслух обиженно проговорила она, впервые сочтя это за недостаток. И, не желая больше обсуждать свои дела, посмотрела на часы: — Так когда заявится твоя сменщица, ей не пора?

— Опаздывает, — грустно сказала девчонка. — Она всегда опаздывает. Наверное, мужа колотит.

— Она всегда его колотит? — приняв это за шутку, полюбопытствовала Женя.

— Ну да, всегда! — согласилась девчонка. — Почти каждый день. — И с жаром добавила: — Знаете, как устает!

— Зачем же она тогда его колотит?

— Он всегда пьяный притаскивается, а она его за это бьет.

— Разве можно кого-то бить? — возмутилась Женя, впервые услышав, что кто-то на кого-то в семье поднимает руку.

Обыденно безразличное отношение к этому девочки удивляло.

— Она любит его, вот потому бьет. — Повторяя чьи-то слова, девчонка вздохнула.

— Ничего не понимаю.

— Ну как? Если бы ей было все равно, так пусть бы себе нажирался, а ей вот нет, — растолковала девчонка, словно Женя была нерадивой ученицей. — Он когда напьется, к бабам нашим, ко всем без разбору, пристает. Да-а, — в подтверждение своих слов протянула она. — Не верите? Бегает за всеми, где поймает, там на них и ложится. Когда трезвый, не помнит ничего, тихий такой, все делает, как ей нравится.

— Кому?

— Сменщице моей Марусе. Не устает повторять: «Марусечка, дай я тебе помогу, дай то и то сделаю». Смирный, послушный такой. Вот! — Девчонка, словно обремененная тяжелой судьбой женщина, горестно покачала головой: — За это она его и любит.

Влетевшая в магазинчик бензостанции толстая баба оказалась той самой Марусей. Не обращая внимания на Женю, она бранилась и кричала, словно продолжала ссору с мужем. Собираясь под аккомпанемент ее ругани, девчонка, по привычке сочувственно кивала.

— Ты куда? — остановившись на мгновение, когда они с Женей приготовились покинуть стекляшку, удивилась сменщица. Видно, привыкла, что девчонка слушает о ее семейных дрязгах все до конца.

— Вот женщине дом бабки Зверихи показывать еду.

— Зачем?

— А там… — девчонка поразмыслила, — богатырь такой ее ждет. — Она согнула в локтях руки, изображая богатыря. И Женя подумала, что девчонка придумала точный образ для Саввы.

— В доме этом темнота, света давно не видно, не в темноте же он ее ждет? — возмущенно подбоченилась Маруся.

Заведясь, она долго не могла остановиться.

— Может, и в темноте, тебе-то что? — бросилась на защиту Жени девчонка и подмигнула новой знакомой. — Он ведь ее не на танцы ждет, а для чего-нибудь другого.

— Для другого? — Маруся окинула каким-то презрительным взглядом серый деловой костюм Жени, потом перевела взгляд на туфли без каблучков и вынесла приговор: — Для другого она не годится!

— Много ты понимаешь? — обиделась девчонка за свою новую знакомую. — Ее по телевизору показывали. Вот!

— Ее? По те-ли-ку? — вновь пробежав по Жене глазами, не поверив, повторила Маруся, всем своим видом показала, что этого не может быть. Но, вдруг резко изменив мнение, возразила сама себе: — Хоть лицо-то вроде красивое, но…

— Что — но? — собираясь защищать Женю до конца, воскликнула девчонка.

Женя чувствовала себя глупо, присутствуя при обсуждении собственной персоны.

— Без этого она совсем.

— Без чего — этого? — передразнила девчонка сменщицу.

— Секса в ней нету. Вот! Ты уж, дева, на меня не обижайся, что я так про тебя, — вдруг спохватилась Маруся.

— Я не обижаюсь, — согласно кивнула Женя. Ей хотелось поскорее прекратить перепалку и уйти.

— Моему мужику ты бы понравилась, он к скромным неровно дышит. Говорит мне: «Люблю скромных, потому что ты не скромная». А чем я не скромная, ну скажите, чем? — вновь порываясь начать ссору, напустилась она на Женю.

— Любят не потому, что ты такая или другая, любят, потому что любят! — вдруг неожиданно для самой себя высказалась деревенским женщинам Женя.

— Вот! Точно! Я ему говорю: «Я ведь тебя, пьяницу и дурака, просто люблю, люблю ни за что!» Другая бы выкинула к чертовой матери, а я нет, обмою, спать уложу. Ну на кой мне все это, если бы не любовь?

Девчонка, глядя на женщин старше себя, наматывала их разговор на ус, пытаясь своим детским умом разобраться, кто же из них правее.

«А правее оказывается Наташка», — подумала Женя, вспоминая рассказы подруги о любви.

Дверь в терем Саввы оказалась не заперта. Вдвоем с девочкой, осторожно ступая, они прошли внутрь.

— Вы кто? — Жмурясь от включенного света, Савва уставился на незваных гостей.

Он лежал на той самой кровати, на которой несколько месяцев назад они провели счастливые ночи.

— Я Луша, — робко отозвалась заправщица.

— Луша-а? — обрадовался Савва, будто только ее и ждал. — Замечательное имя, Лукерья, значит? — делая вид, что не замечает Женю, воскликнул он.

Женя подумала, что она даже не поинтересовалась, как зовут девочку.

— Кто же тебя таким именем назвал?

— Бабушка одна, потому что я сирота. Подкидыш, — неловко переминаясь с ноги на ногу, отозвалась она.

— Сирота — это плохо. Очень плохо. Темные глаза девочки погрустнели.

— Хочешь, я тебя, Лукерья, удочерю? А?