С некоторых пор Вольф испытывал к полковнику неприязнь. «Старый, жирный, краснорожий, а она совсем девочка, стебелек... Как она с ним...» Он сбился с мысли: все термины, служащие для обозначения того, о чем он думал, были непристойны и циничны, а потому не подходили к любому связанному с Софьей Васильевной делу. «Видно, отбывает повинность, лишь бы отвязался... Она скромная, наверное, даже свет не разрешает включать...»

– Имейте в виду, действовать придется в условиях, приближенных к боевым. При десантировании будут применяться установки «Дождь», через десять минут после приземления личного состава сбросят бронетехнику. Кто будет копаться, тех раздавит в лепешку!

По колоннам прошел недовольный ропот. Полковничья фуражка чуть приподнялась – видно, Чучканов стал на носки.

– А как вы думаете? Допустимые потери на учениях такого уровня составляют четыре процента! Укладывайтесь в нормативы, четко выполняйте приказы, умейте работать с картой, проявляйте бдительность – и все будет нормально. Но разгильдяйства не прощает ни война, ни учения! А у нас будет очень высокое руководство, возможно, сам министр!

Фуражка опустилась на прежнее место.

– А может, даже и кто-то еще большего ранга. Так что старайтесь, не падайте вниз, как куски дерьма, а летите орлами, парите!

Динамики на миг смолкли, и бойцы замерли в ожидании команды «разойдись» – время обеда уже наступило.

– Только с дисциплиной у нас хреново! – неожиданно рявкнул Чучканов. – И если я узнаю, кто сорвал розу в оранжерее, то ноги выдерну! И не посмотрю – лейтенант это или капитан!

По сомкнутым рядам снова прокатился ропот – на этот раз удивленный.

– Какую на хер розу? – неизвестно у кого спросил Шмелев. Стоявший рядом Вишняков пожал плечами. Другие ребята тоже недоуменно переглядывались.

Только Вольф знал, о какой розе речь. О той, что он в Женский день подарил Софье Васильевне. А она, видно, принесла цветок домой. Значит, придала подарку значение. Радостное возбуждение раздуло грудь, ударило в голову.

– Совсем охуел! – сержант зло сплюнул. – Садовник долбаный! Сидел бы лучше в оранжерее, чем «Дождь» запускать на нашу голову! Давно гробы не отправляли...

– Разойдись! – прогрохотали динамики. Строй распался. Вольф поймал на себе внимательный взгляд Серегина.

– С «Дождем» они свои четыре процента быстро выберут! – не успокаивался Шмелев.

– А что это такое? – спросил Вольф, чтобы скрыть переполняющие его чувства.

–Автоматические многоствольные пулеметы! – в сердцах выматерился Шмелев. – Спускаются на парашютах и лупят вкруговую вниз по площадям! Не дай бог их обогнать... Так часто бывает: человек-то потяжелее... Эти засранцы на пять минут ошибутся, и нам хана! А когда им время рассчитывать, если они розочки считают!

– На Красноярских маневрах корректировщиков сброса побило, – мрачно произнес Киря.

– Корректировщики вообще смертники! – подтвердил Шмелев. – Они же внизу сидят и «Дождь» наводят, а он по ним и лупит...

В туалете Шмелев неожиданно крикнул:

– Что раскорячились над очком, как куски дерьма? Летайте орлами, парите!

Но ожидаемого веселья шутка не вызвала, только Бритый Гусь принужденно рассмеялся. Настроение у ребят было подавленным.

Возле столовой Вольфа неожиданно отозвал в сторону Чувак.

– Слышь, Волков, как ты это дело провернул, с фамилией?

– Какое дело? – не понял тот, удивленный непривычным дружелюбием. Старший сержант находил любой повод, чтобы придраться к нему и навесить внеочередной наряд. А сейчас вдруг заговорил человеческим языком!

– Ну как фамилию поменял? – настороженно стреляя глазами по сторонам, продолжал расспрашивать Чувак. – Я тоже хочу, но не знаю, к кому подступаться...

С этим у старшего сержанта действительно возникла проблема. На боевых заданиях разведчики пользовались прозвищами, обычно это были производные от фамилий: Серегин – Серж, Лисенков – Лисенок, Дранников – Дрын, Волков – Волк... А у Чувака кличкой стала фамилия без всякой переделки, но использовать фамилии в дальнем поиске устав разведки категорически запрещал. К тому же, в отличие от боевых прозвищ, слово «Чувак» оставалось именно кличкой – обидным ярлыком, поводом для насмешек.

Вольф непроизвольно улыбнулся.

– Так я-то ничего не менял, товарищ старший сержант. Вольф по-немецки это то же, что Волков по-русски. Перевели просто – и все.

– Ну вот и я хочу так же...

Чувак облизнул толстые губы. Чувствовалось, что он волнуется и этот разговор имеет для него большое значение. Очевидно, почувствовав что-то необычное, сзади к старшему сержанту подкрадывался Шмелев, тараща глаза и приложив палец к губам. Со стороны за ним наблюдали Киря, Енот и Зонт.

Вольфу с трудом удавалось сохранять серьезное выражение лица.

– Напишите рапорт генералу – так и так, прошу перевести мою фамилию на другую. Только не знаю, что после такого перевода получится...

– А что?

– Фраер, стиляга, пижон...

Улыбка Вольфа стала откровенно издевательской.

– Я иду и пою бэ-само-муча, как порядочный пижон, ча-ча-ча!! – дурашливо заорал подкравшийся вплотную Шмелев.

Чувак вздрогнул и шарахнулся в сторону. Киря, Енот и Зонт визгливо загоготали.

– Я тебе подберу прозвище, братишка, и фамилию менять не надо! Чувка! Или Чурка. Как больше нравится?

Гогот стал еще громче и визгливей.

Старший сержант вспыхнул, сжал кулаки, дернулся было к Шмелю, потом повернулся к Вольфу, замахнулся.

– Ах ты, салага!

Вольф пружинисто отпрыгнул, привычно вскинул напряженно полусогнутые ладони на уровень груди.

– Первый раунд! – ернически объявил Шмелев. – Мочи, Чувка, бей! Не бойся, я за тебя!

Чувак зло сплюнул.

– Чего ты меня подъебываешь. Шмель?! Я тебе молодой, что ли?!

– А ты меня тоже подъебни. Когда я срать сяду!

Киря с приятелями изнемогали от хохота.

– Ну ладно, я вам сделаю! – с угрозой сказал старший сержант.

В тот же день он устроил проверку тумбочек и выбросил в выгребную яму неуставные плавки Шмелева, которыми тот очень гордился.

* * *

– Where codes of start? How much person in the command point?[16]

Софья Васильевна улыбается.

– Почти правильно, Серегин. Только вы пропускаете глаголы. Где находятся коды. Сколько человек находится в командном пункте. Какой здесь необходим глагол?

Серж напрягается, морщит лоб. Только он и Вольф немного разбираются в языке, остальные шестеро тупо зубрят непонятные слова, чтобы уклониться от хозработ.