Подобное отчаяние закралось в мою душу, пока я слушал невероятную историю Родерика. Не помню, сколько длился его рассказ; ежась от жутких деталей, он путано и сбивчиво говорил, я молча слушал. Когда он смолк, я оглядел свою тихую комнату: весь безопасный, привычный и ясный мир — печка, конторка, инструменты, склянки с выцветшими ярлыками, надписанными старым Гиллом: «Наст. сциллы», «Йод. калия» — казался немного странным и каким-то скособоченным.

Род меня разглядывал. Он отер лицо и, скомкав платок, проговорил:

— Вы хотели знать. Я предупреждал, это мерзко.

— Очень хорошо, что рассказали, — откашлявшись, сказал я.

— Правда?

— Конечно. Жаль, вы не сделали этого раньше. Сердце кровью обливается оттого, что все это вы держали в себе.

— Пришлось. Ради семьи.

— Я понимаю.

— Вы не осуждаете меня из-за девочки? Богом клянусь, если б я знал…

— Нет-нет, никто вас в этом не винит… Если позволите, я бы хотел вас осмотреть.

— Что? Зачем?

— Ведь вы устали, не правда ли?

— Устал? Господи, я с ног валюсь! Ночью глаз не смыкаю — боюсь, что тогда оно вернется.

Я потянулся к саквояжу, и Родерик словно по команде стащил с себя свитер и рубашку. Зябко потирая плечи рукой в замаранной повязке, он встал на каминный коврик; в майке и брюках он выглядел тощим ранимым парнишкой. Я его прослушал, измерил давление. Честно говоря, я лишь тянул время, потому что уже сделал вывод, к какому пришел бы всякий на моем месте. Рассказ его потряс меня до глубины души, и я хотел обдумать свои дальнейшие действия.

Краткий осмотр не выявил ничего, кроме недоедания и переутомления, что встречались у половины моих пациентов. Все еще раздумывая, я медленно убрал стетоскоп и тонометр в саквояж. Родерик застегивал рубашку.

— Ну что? — спросил он.

— Сами же сказали, вы измождены. Переутомление может очень странно аукнуться.

— То есть? — нахмурился Род.

— Знаете, я крайне встревожен тем, что вы рассказали, а потому не стану притворяться и мямлить. Думаю, у вас психическое расстройство.

Раздраженно вздохнув, он отвернулся.

— Послушайте меня, Род. То, что вы пережили, не что иное, как нервный срыв. Это вполне обычный результат перенапряжения, в котором вы существуете с тех пор, как вернулись с фронта. Этот стресс в сочетании с военным шоком…

— Военный шок? — презрительно фыркнул Родерик.

— Да, отсроченный шок, весьма частое явление.

— Я знаю то, что знаю, — покачав головой, твердо сказал он. — А знаю я то, что видел.

— Вы знаете то, что вам привиделось. От усталости и перенапряжения.

— Да нет же! Как вы не понимаете! Господи, зря я рассказал. Вы же сами просили! Я не хотел, но вы меня заставили. А теперь делаете из меня какого-то психа!

— Вам нужно хорошенько выспаться.

— Говорю же, тогда оно вернется!

— Нет, Род. Поверьте, оно вернется, если вы не будете спать, потому что это галлюцинация…

— Ах так! Значит, галлюцинация?

— …она подпитывается вашей усталостью. Я бы советовал вам на время уехать. Прямо сейчас устроить себе небольшой отпуск.

Он натягивал свитер, из горловины выглянуло его изумленное лицо:

— Уехать? Вы меня не слушали, что ли? Если я уеду, бог знает что может случиться… — Род торопливо пригладил волосы и взял пальто. — Я и так уж задержался. — Он глянул на часы. — А все вы! Мне пора домой.

— Ну хоть возьмите люминал.

— Дурь? Считаете, поможет?

Я направился к шкафчику с лекарствами.

— Нет! Не надо! — выкрикнул Род. — В госпитале меня этим под завязку накачали. Больше не хочу. Не надо мне ваших таблеток, я их выброшу.

— Вдруг передумаете?

— Нет!

Я оставил таблетки на месте.

— Пожалуйста, выслушайте меня, Род. Если уж мне не удается уговорить вас уехать… Мой бирмингемский знакомый, очень хороший врач, держит клинику, которая специализируется на случаях, подобных вашему. Позвольте, я его приглашу побеседовать с вами? Он вас только выслушает. Больше ничего не надо, просто расскажите ему все, как рассказали мне.

Лицо Родерика отвердело.

— Мозгоправа сватаете? Психиатра, психолога или как там он у вас называется? Дело-то совсем не во мне. В доме. Неужели не понимаете? Тут нужен не врач, а скорее… — он подыскивал слово, — священник или кто-нибудь в этом роде. Если бы вы пережили то, что пережил я…

— Ну так давайте я поеду с вами! — воскликнул я. — Я побуду в вашей комнате и увижу, если оно появится!

Родерик задумался. Мне стало еще тревожнее от того, как он всерьез прикидывал возможность такого варианта. Наконец он покачал головой и холодно сказал:

— Нет, слишком рискованно. Не хочу его искушать. Ему это не понравится. — Он надел кепи. — Мне пора. Я жалею, что поделился с вами. Надо было предвидеть, что вы не поймете.

— Род, я не могу отпустить вас в таком состоянии. — Я искренне за него боялся. — Вспомните, что сейчас было. А если опять накатит эта ужасная паника?

— Не накатит. Просто вы застали меня врасплох. Не стоило к вам заходить. Я нужен дома.

— Ну хоть матери все расскажите. Или позвольте мне с ней поговорить.

— Нет! — вскинулся Родерик. Он уже шагнул к двери, но остановился и ожег меня взглядом, в котором полыхнула неподдельная злость. — Незачем ей об этом знать. Сестре тоже. Не смейте ничего говорить. Вы обещали. Вы дали слово, и я вам поверил. Вашему дружку-лекарю тоже ничего не говорите. По-вашему, я ополоумел? Ладно, пусть так, если вам от этого легче. Вы боитесь взглянуть правде в глаза, но хоть соблюдайте приличия и не мешайте мне сходить с ума.

Он говорил твердо, спокойно и как-то нелепо рассудительно. Родерик перекинул сумку через плечо и запахнул пальто; лишь бледность и чуть воспаленные глаза напоминали о его странном помрачении, а так он опять выглядел обыкновенным молодым помещиком. Я понял, что не смогу его удержать. За дверью уже гомонили первые пациенты моего вечернего приема, и я вывел его черным ходом. На душе было скверно и муторно; сквозь пыльную тюлевую штору я смотрел, как он обогнул угол дома и торопливо захромал к своей машине.

Что я мог поделать? Было ясно, чудовищно ясно, что в последнее время Род пребывает во власти сильнейших галлюцинаций. Впрочем, чему удивляться, если вспомнить, сколько всяких забот на него свалилось? Видимо, напряжение и страхи достигли той степени, когда ему стало казаться, что против него восстали, как он выразился, «заурядные вещи». Пожалуй, ничего странного в том, что впервые галлюцинация посетила его именно в тот вечер, когда ему предстояло хозяйничать на приеме в честь успешного соседа. Примечательно, думал я, что пиком кошмара стало зеркало, которое, прежде чем «пойти», отразило изуродованное лицо, а затем разлетелось в осколки. Все это было печально, но вполне объяснялось стрессом и нервным напряжением. Больше меня тревожило другое: Род безоговорочно уверовал в свою галлюцинацию и она породила в нем якобы логичный страх, что мать и сестра «заразятся», если не стеречь чертовщину, обитающую в его комнате.