это вам рассказывать уж не стану. Достаточно того, что я теперь свободен, словно горный ветер в степи, и намерен поддерживать это состояние в ближайшее время – хочу я сам того, или нет.

Тем более, что сделать это мне – в моём-то состоянии здоровья и в моём-то душевном беспокойстве – будет как нефиг делать.

А там, глядишь, и методика стирания эмоций плоды даст. И, став шаром, человек утратит все свои желания. И будет смеяться над окружающими его эмоциональными и духовными инвалидами.

И разверзнется Земля, и упадут небеса, и начальник соседнего склада спустится с облака, осеняя ларновцев пальмовой ветвью.

Короче, адский бульдозер по трупам ползёт – так я это всё себе сейчас вижу.

Ну, и вы там тоже не скучайте сильно.

Шестиногие друзья и враги

Напрасно на сегодняшнем собрании по ТБ презентация была устроена на английском языке. Ибо называлась она «Alcogol & drugs», и ларновцы восприняли это несколько извращённо – в силу извращённости своего ларновского ума.

Сидят это они сегодня после обеда у меня на складе и рассуждают: «Там ведь как было написано? Алкоголь – друг. Ну. Чего им ещё надо? Всё правильно»…

И ведь правы, ларновцы. Ибо нефиг языками щеголять перед простыми рабочими парнями из глубинки. Ведь так ведь?

Проще надо быть, проще!

Зимовье зверей

Валентиныч с каждой вахтой всё больше превращается в сурового сибирского мужика, соплёю перешибающего некрупные сосульки на лету.

Ибо крайняя неделя моего жития на крайней вахте ознаменовалась целым перечнем событий. А началось всё с того, что сердобольная администрация завезла в нашу избушку современные мощные обогреватели, жрущие электропитание почти как роботы-трансформеры из светлого будущего. А отопления не было. И все обитатели хижины, разумеется, повключали новую технику, чтоб не мёрзнуть в стужу. И, конечно, электричества не хватило, всё вырубилось к чёртовой бабушке.

В результате таки образовалась картина Репина «Не ждали». Мороз десятиградусный трещит в аллеях парка, нам весело, нам радостно и на морозе жарко. Шучу. Зима на дворе не по-морскому климату суровая. Как раз ударили морозы, по личным впечатлениям до –25о, по показаниям интернета всего –18о. На улице ветрено, в нетопленном дому зябко. Мы с Андрейкой смотрим друг на друга и весело смеёмся. Вернее, смеюсь один я, а Андрейка мрачно запасается сухарями, тёплой одеждой и щетиной. Я же – отнюдь, ибо как раз в тот день отчего-то вдруг пришёл с работы счастливым, довольным жизнью и громко кричащим – вот, видимо, природа и восстала, силясь вернуть круговорот жизни в лоно гармонии.

Но кукиш! Вернуть меня в традиционные скорбь и отчаяние не вышло у природы-матери ни бельмеса! Я лишь весело оделся в верхнюю одежду, весело лёг под два одеяла и радостно укрылся сверху овчинным тулупчиком – спасибо Ольге, которая настояла на своём, а то ведь я изначально чуть было не поехал вахтовничать в менее тёплой, зато несоизмеримо более красивой куртке! Кеды и валенки, друзья мои – вот какой выбор встаёт перед человеком на закате современной цивилизации! И внемлите же мне, ибо выбор оный истинен лишь в направлении, отрицающем внешнюю красивость, – теперь я это знаю почище многих многоопытных мужей, здесь присутствующих!

Так вот. По словам Андрейки, его более всего в тот вечер потрясло поведение изнеженных офисных рабочих, живущих с нами и вознегодовавших, в первую голову, по поводу отсутствия воды для умывания.

Меня же со своей стороны неприятно удивило поведение другого субъекта федерации – руководителя фирмы на местах. Самага Главнаго Ночальнега в нашей русской компании. Оный ночальнег в тот вечер лишь заглянул в наш дом, непринуждённо всплеснул руками – дескать, ох, какое несчастье – и отбыл в неизвестном никому направлении справлять окончание своей трудовой повинности, ибо уже на следующий день он съезжал домой после вахты.

Меж тем, сие отбытие до дому не должно послужить оному начальнику оправданием. Потому как, будучи настоящим начальником, он в первую голову должен был озадачиться нуждами подчинённых, которые, благодаря силам природы, в ту ночь вынуждены были едва ли не зимой на снегу ночевать. Всего и делов-то было – отыскать в деревне штатного электрика, привезти его в дом и ликвидировать последствия стихийнага бедствия!

Так нет же, плевать ему было на замерзающий электорат. А ведь даже я на его месте – уж на что поган в качестве руководителя – а и то предпринял бы какие-нибудь попытки исправления порушенного! Нет, товарищи, не должен быть начальник таким вот – не болеющим душой. Начальник – это не только умение в рацию кричать «Делай как сказано, потому что я главнее», но ещё и сопереживание простым трудящимся массам. О.

Пришлось уж мне – раз уж я до тех пор изображал в этом доме главного, всех строил в относительно ровные ряды и заставлял мыть посуду, – изображать из себя ещё и электрика: тыкать голыми руками в щиток, рассматривая провода и сочленения на предмет нерушимости. Однако, по причине целостности всего рассматриваемого, беду я не осилил, и только сумел сказать страшные слова «Пакетник сгорел», от произнесения которых утраченное отнюдь не обрелось взад.

И спали мы в ту ночь одетые и укутанные, а изнеженные офисные крысолаки едва не отбросили копытца.

Впрочем, это фигня. Уже на следующий день электричество вернулось в провода, но пришла новая беда – перемёрзли к той же самой бабушке трубы водяного отопления. А тут и строители коммунизма подоспели – перекрыли намертво воду и принялись ломать стены в поисках трубных коммуникаций, проложенных предыдущей бригадой, разумеется, совершенно не по правилам русскага языка. Оттого дом стал слегка напоминать компьютерную игру “Fallout” – воды нет, тепла нет, стены переломаны, мебель сдвинута, канализация отключена… И лишь электричество еле заметно тлеет в розетках, да и то включать одновременно кастрюлю и чайник нет никакой возможности, ибо Ктулху тут же норовит возвратиться в некогда уже полюбившиеся ему стены.

От такой оказии все офисные работники разбежались в разные стороны, и даже Андрейка ушёл жить на склад. Один только Валентиныч остался в избушке зимовать. Умывался снегом, гадил на ветру (стараясь большую часть выгаживать на рабочем месте), спал в больших сапогах и полушубке овчинном, жрал сухой кошачий корм, а на участливые вопросы отдыхающих лишь крякал и цитировал классиков – «Как же мне, заиньке, не плакать? Была у меня избушка лубяная, а стала ледяная!»

Впрочем, как раз никто и не плакал. Это