…Правило это, на первый взгляд, может показаться разумным: для многих водителей и пассажиров страх наказания становится серьезным аргументом в пользу применения ремней безопасности, и в некоторых случаях это действительно спасает им жизнь.

Однако как только общество начинает угрожать мне наказанием за недостаточную, по его общественному мнению, заботу о моей собственной безопасности, оно переступает роковую черту и становится, по сути, рабовладельческим, с тем лишь отличием, что рабовладелец – коллективный. Что на самом деле только усложняет ситуацию, потому что с ним не договоришься о выкупе, и даже бежать толком некуда, проблема-то общая, разница только в нюансах.

Когда я говорю, что общество рабовладельческое, это не художественное преувеличение, а констатация факта. Потому что быть свободным человеком – это, в первую очередь, самому решать вопросы своей безопасности, со всеми вытекающими последствиями, в том числе, платить жизнью за свои ошибки. Или наоборот, спасать свою жизнь, положившись на свои знания, опыт и интуицию в тех случаях, когда они требуют принять меры безопасности, не совпадающие с общепринятыми (известен ряд ситуаций, когда отсутствие ремней безопасности спасало жизнь водителю, так случается довольно редко, но случается, факт).

Пока у человека нет свободы даже на этом уровне – самостоятельно принимать решения о своей безопасности, самостоятельно решать, как распорядиться своим телом и психикой, самостоятельно передвигаться по планете, не спрашивая разрешения чужих, незнакомых ему людей, самостоятельно решать, каким способом и при каких обстоятельствах он умрет, человек находится в рабстве, вне зависимости от того, осознает он это или нет.

Скажу больше, пока общество ограничивает человека в принятии самостоятельных решений о собственной жизни и собственной смерти, оно берет на себя функции Бога, с которыми не справляется столь явно, что даже не смешно это обсуждать.

Я понимаю, что эту проблему вот так сразу не решишь. Но пока уважаемая сытая, одетая и обутая часть человечества сидит в своих теплых уютных сортирах, пристегнувшись, для спокойствия, ремнями безопасности к бачкам, и делает вид, будто проблемы нет, человечество, при всем моем уважении, семимильным шагами идет к пропасти, где ничего, кроме сортиров и ремней, по большому счету, нет.

И в этих сортирах, прикиньте, все холоднее и неуютнее. А ремни затягиваются все туже. С каждым годом.

Привет.

Потому что к семидесяти годам можно стать наконец настоящим молодым хулиганом. А к ста пятидесяти возможно достичь более-менее осмысленной зрелости. Неважно, впрочем, сколько мы все проживем. Важен только вектор движения – вперед и вверх.

Когда вам говорят о «возрастных изменениях», подразумевая неизбежную деградацию, или объясняют, что какая-то одежда, поведение, занятие, состояние карьеры и ума вам «не по возрасту», вас просто пытаются преждевременно загнать в гроб, имейте это в виду. А что не со зла, то есть неосознанно – так это отягчающее обстоятельство.

Неосознанность – всегда отягчающее обстоятельство.

становится человеческое тело, чем хуже оно справляется с обязанностями поставщика простых восторгов, тем более необходимой оказывается наша способность опереться на дух. И на тот набор тонких восторгов невидимой реальности, к которым у нас есть доступ. Тот, у кого подобного набора нет, умирает с окончанием половой и/или бурной социальной активности; полностью или только отчасти, зависит от многих факторов, но большой разницы на самом деле нет.

Мой папа к своим восьмидесяти годам стал тоннами читать волшебные сказки и начал каждую ночь летать во сне – снова, как было в детстве. Это делало его очень счастливым, а меня тогда, помню, удивляло чрезвычайно – неужели такой малости может быть достаточно для счастья?! Но это только на первый взгляд, малость, а на самом-то деле отличный результат. У папы всегда была отличная интуиция; он вообще был очень живучий и очень гармоничный человек (гармония и живучесть – вещи взаимосвязанные; это, надеюсь, понятно).

…Однажды мы говорили с друзьями о том, как важен культурный бэкграунд для подростка. Чтобы к тому моменту, как через тебя, не спросив разрешения, даже не предупредив, попрет бешеная дурная сила, иметь хоть сколько-нибудь годный инструментарий для внутреннего описания этого процесса и, если можно так выразиться, намеренного возвышения собственных переживаний. От смутного томления плоти много больше пользы, когда мы можем считать его вдохновением, страстью, или вселенской тоской. Или еще как-нибудь красиво назвать, а потом честно стараться ответить за слова, вести себя соответственно, расшибая лоб обо всю эту вашу так называемую «реальность», самозабвенно заливая собственной живой кровью первое в своей жизни белое пальто, самое великолепное и невыносимое, другого такого уже не дадут.

Быть подростком – это вообще ужас кромешный, но быть подростком без мощного культурного бэкграунда – кратчайший путь к стремительному скотоморфированию, а для неподдающихся этому процессу – к самоуничтожению, вот я о чем.

И ровно так же важен культурный бэкграунд для старика. Потому что когда слабеющее тело оставляет тебя наедине с духом, уму жизненно необходима возможность как-нибудь привлекательно себе это описать. И, уцепившись за это описание, сделать первый шаг в сторону внетелесной жизни, на этом этапе обычно очень пугающей.

Потому что иначе страх смерти придется перешибать болью, достаточно интенсивной и утомительной, чтобы уход показался желанным. Всякий, кто стоял на этом краю, знает, что это действительно работает. Но назвать идеальной такую технику спокойного, не панического ухода, конечно, нельзя.

Перечитывать волшебные сказки и летать во сне куда как лучше. Папа все-таки был гений. У меня за всю жизнь столько шляп не было, сколько надо бы по этому поводу перед ним снять.

P.S.

С этим самым культурным бэкграундом такая засада – «мощным» его делает вовсе не степень нашей начитанности-наслышенности-насмотренности, а только тот факт, что на него отзывается наше сердце. Проще говоря, если мы любим все вот это вот, оно станет для нас спасательным кругом. А если любим только наполненное знаниями себя, никакого спасательного круга у нас нет, хоть с ног до головы дерридой обложись.

Из этого постскриптума вытекает вполне ожидаемый вывод: главное – это растить свое сердце. Воспитывать в себе способность любить. Никогда заранее не знаешь, что ее разбудит, но что-нибудь – непременно. Не бывает так, чтобы к такому простому, в сущности, замку на всем свете не нашлось ни одного ключа.

Черепа и помпоны – это такое (гипотетическое пока) грядущее украшение золотой сумки, которую мы купили вчера другу Р. – специально чтобы было куда подвесить подаренные ей черепа. Думали, чем бы дополнить картину, и решили, что черепа следует дополнить мягкими невинными шерстяными помпонами.