Это случилось, когда ей было четырнадцать. От того летнего дня у нее остались яркие воспоминания о Джерарде, беспечном красивом юноше, который работал стюардом на одном из больших пароходов, ходивших по Миссисипи. Мадлен познакомилась с ним случайно, гуляя однажды по набережной. Ему было семнадцать, и он был таким веселым и привлекательным, что Мадлен вскоре перестала обращать внимание на тихий голос совести и убегала к нему на свидание, когда его пароход приходил в город, а это случалось в то лето каждые десять дней.

Позже, уже в августе, в темный грозовой день, она уступила его мольбам и пошла с ним в какую-то убогую съемную комнатушку в одном из переулков Французского квартала. Как только Джерард добился уступки, он тут же забыл о вежливости и с жаром овладел девушкой, хотя и старался не причинять ей боли.

Они условились о новом свидании, но он не пришел. Позабыв про стыд и осторожность, она даже подошла к трапу его парохода, чтобы узнать, не случилось ли с ним беды. Матрос, с которым она заговорила, уклончиво ответил, что не знает, где его можно найти. А потом Мадлен случайно подняла голову и в иллюминаторе одной из кают верхней палубы увидела лицо Джерарда. Едва заметив ее взгляд, он тут же отступил в темноту. Больше она его никогда не видела.

Несколько дней она боялась, что беременна. Когда этот жуткий страх прошел, Мадлен стала чувствовать себя виноватой. Ей хотелось заниматься любовью с Джерардом, но теперь, когда это случилось и она поняла, что он охладел к ней сразу же, как только добился своего, ее страсть уступила место раскаянию и страху перед всеми молодыми людьми и их намерениями. События того лета заставили Мадлен установить для себя новые, более строгие правила поведения, которые, если только это было возможно, помогли бы ей искупить свой грех.

В следующие несколько лет она отвергала все ухаживания и вообще всячески сторонилась мужчин до того дня, пока отец не пригласил к ним на ужин Джастина Ламотта. Гость из Южной Каролины обладал двумя качествами, хорошо рекомендовавшими его: обезоруживающим обаянием и солидным возрастом. Мадлен убедила себя, что Ламотт, в отличие от Джерарда, не одержим страстями. Это стало одной из причин того, что она в конце концов приняла его предложение.

На самом деле изменить свое решение ей пришлось через несколько дней после того, как заболел отец. Однажды вечером при мягком свете свечей, стоявших у кровати, отец стал умолять ее:

– Я не знаю, сколько еще смогу прожить, Мадлен. Прошу тебя, успокой меня. Выходи за Ламотта. Он достойный и порядочный человек.

– Да, – ответила Мадлен, когда огонек свечи качнулся от слабого дыхания Фабрея. – Мне тоже так кажется.

Только нечто столь же убедительное, как мольбы слегшего в постель Николя Фабрея, могло бы помочь ей преодолеть страх перед замужеством. Но даже уважение к отцу не могло избавить ее от грусти, ведь предстояло покинуть родной дом, своих немногих друзей, город, который она знала и любила. Но она отправилась в долгое путешествие в Южную Каролину, потому что верила: Ламотт именно тот, кем кажется.

И как же она ошибалась! Как жестоко, глупо ошибалась! Джастин был ничуть не менее сластолюбив, чем молодые мужчины, а в чем-то даже намного хуже их. Джерард, по крайней мере, не старался причинять ей боли.

Она не винила отца за этот брак, но была убеждена, что все сложилось бы иначе, будь жива ее мать. Мадлен не знала своей матери, но Николя Фабрей всегда описывал ее как самую замечательную женщину в мире. По его словам, она была умна, рассудительна и невероятно красива. Фабрей говорил, что Мадлен очень на нее похожа, но у него не осталось ни одного портрета, который мог бы это доказать или опровергнуть. Как раз перед тем, как его жена внезапно и неожиданно для всех умерла, он заказал ее портрет в миниатюре. Но портрет так и остался ненаписанным, и Фабрей всегда винил себя за то, что не позаботился об этом раньше.

Боже милостивый, думала Мадлен, какая горькая ирония! Как она спорила с мамушкой Салли, когда та настаивала на этом постыдном обмане в первую брачную ночь. Она отказывалась снова и снова, хотя мамушка Салли и убеждала ее, что такое жульничество не просто очень важно, но и милостиво по отношению к Джастину, ведь всем известно, как щепетильны мужчины в этих вопросах. Такой обман должен был обеспечить спокойное и ровное начало их супружеской жизни.

Какой стыд испытывала она, когда наконец согласилась на этот подлог, и каким жалким этот стыд казался теперь, когда открылось истинное лицо ее мужа!

А еще эта встреча с молодым кадетом Орри Мэйном на прибрежной дороге. Мадлен была очарована его мягкими благородными манерами, взглядом его темных глубоких глаз. Ей захотелось прикоснуться к нему, и она так и сделала, на несколько секунд забыв не только о том, что выходит замуж, но и о том, что кадет вполне мог быть не тем, кем казался. В конце концов, они были почти ровесниками.

Неожиданно образ Мэйна вновь возник перед ее глазами. Она вспомнила, что даже на свадебном приеме думала о нем непозволительно много и, более того, на один короткий миг представила себя в его объятиях. Теперь же, лежа рядом со спящим мужем, она мысленно снова и снова вглядывалась в это воображаемое лицо и ощущала, как ее захлестывает чувство вины. Не важно, как с ней поступил Джастин. Он был ее мужем, и она не должна думать о другом мужчине.

Однако, несмотря на все ее угрызения, образ их юного спасителя не исчезал. Чтобы избавиться от наваждения, Мадлен подняла руку к лицу, но сделала это чуть более резко, чем хотела. Застыв от ужаса, она прислушалась. Дыхание Джастина изменилось. Она опустила руку вдоль тела и сжала кулаки, застыв от напряжения.

Он проснулся.

Хотел что-то сказать, но закашлялся.

– Вы здоровы? – слабым голосом спросила Мадлен; в ее голосе прозвучала забота, которой она не чувствовала.

Джастин повернулся на бок, спиной к ней:

– Пройдет, как только глотну бурбона.

В темноте он уронил стакан с прикроватного столика. Слова, которые за этим последовали, Мадлен слышала всего несколько раз в жизни, хотя и знала об их существовании: отец иногда мог отстаивать свою точку зрения с помощью крепких слов.

Джастин и не подумал извиниться. Хлебнув виски прямо из графина, он глубоко вздохнул и снова повернулся, приподнявшись на локтях. Луна уже сияла вовсю; ее сверкающий свет заливал шелковистые волосы и мускулистую грудь Джастина. Для мужчины его возраста он был на удивление поджар, на нем почти не было жира.

– Тебе незачем тревожиться о моем здоровье, дорогая, – усмехнулся Джастин. – Оно безупречно. Большинство Ламоттов благополучно прожили по девяносто с лишним лет. Так что я намерен наслаждаться твоей благосклонностью еще долгое время.

Мадлен была слишком расстроена, чтобы говорить. Хрипота в его голосе и то, что она означала, напугали ее.

– Я хочу, чтобы ты родила мне сыновей, Мадлен, – с раздражением продолжал Джастин. – Моя первая жена не смогла. Фрэнсису однажды хватило наглости заявить, что это моя вина. Чушь, конечно! И очень скоро мы это докажем.