– Увидишь, Грейс. Обещаю, я потом все тебе покажу.

Рисуя первый портрет, я плакала не переставая. Часами разглядывать и воспроизводить на холсте избитое, окровавленное лицо, скрупулезно изучать сломанный нос, разорванную губу и почерневший глаз было настоящей пыткой; меня часто и мучительно тошнило. Я должна была побороть разрушительное действие этих чудовищных картин, иначе могла бы лишиться рассудка. И я нашла способ. Я придумывала женщинам с фотографий имена и представляла, какими они были раньше, стараясь не замечать ран и ушибов. Следующие портреты дались заметно легче. Помогала и мысль о том, что Джек никогда не проигрывал, а значит, эти женщины – его бывшие клиентки – сумели освободиться от своих мучителей. Это придавало мне решимости. Смогли они – смогу и я.

Месяца через четыре после свадьбы Джек решил, что мы уже достаточно времени провели в уединении и, если продолжать так и дальше, люди начнут задавать вопросы. Одним из первых выходов в свет стал ужин у Джайлса и Мойры. Поскольку это были его друзья, я вела себя четко по инструкции: сдерживая тошноту, изображала нежно любящую жену. Было ясно, что, если я не завоюю его доверие, он снова запрет меня в комнате невесть на какой срок, и тогда шансов на освобождение почти не останется. Когда он сообщил, что мы ужинаем с его коллегами, я поняла, что не ошиблась с тактикой. Коллеги, не друзья! От этой мысли меня захлестнула волна адреналина; я была уверена, что мне выпала отличная возможность – ведь коллегам Джек еще не запудрил мозги и они скорее поверят в мою историю. К тому же, учитывая его блестящую карьеру, среди них обязательно должны быть завистники, жаждущие всадить нож ему в спину. Однако мне предстояло проявить чудеса изобретательности, ведь Джек установил для меня жесткие правила поведения на людях. Никуда не отлучаться одной, даже в туалет; не выходить из комнаты в чьей-либо компании, даже просто отнести тарелки; ни с кем не перешептываться; всегда иметь довольный и счастливый вид.

На обдумывание плана ушло немало времени. Я отказалась от идеи просить о помощи в присутствии Джека: он тут же ловко отметет все обвинения; лучше попробовать передать кому-нибудь письмо – если все четко и спокойно расписать, будет не так просто выставить меня сумасшедшей истеричкой. Помня обо всех его угрозах, я решила, что письмо – самый безопасный способ. Но где взять хоть небольшой клочок бумаги? Не просить же у Джека – он сразу почует неладное и не только откажет, но и начнет следить за мной еще пристальнее.

Как-то среди ночи меня осенило – можно вырезать слова из книг, которыми он меня заботливо снабдил. Я взяла из несессера маникюрные ножницы и нарезала: «пожалуйста», «помогите», «меня», «удерживают», «силой», «вызовите», «полицию». Оставалось решить, как зафиксировать слова в нужном порядке; не придумав ничего лучше, я просто сложила их стопкой: сверху «пожалуйста», а снизу – «полицию». Стопка вышла совсем крошечной, так что ее легко было принять за мусор и выкинуть, и потому я решила зажать ее заколкой для волос, которую нашла в косметичке. Я рассудила, что любой, кто найдет скрепленную заколкой кучку бумажных обрезков, обязательно захочет взглянуть, что там такое.

Нельзя было допустить, чтобы заколку обнаружили в присутствии Джека. После долгих размышлений я решила подбросить свой призыв о помощи куда-нибудь на стол в самом конце ужина – тогда его найдут уже после нашего ухода. Я не знала, где будет ужин, однако надеялась, что у кого-то дома: в ресторане заколка скорее затерялась бы среди объедков.

В назначенный день все мои усилия пошли прахом. Я так зациклилась на том, где лучше оставить бесценное послание, что забыла придумать, как спрятать его от Джека. Я даже не особенно тревожилась, пока он за мной не пришел. Наблюдая, как я обуваюсь и беру с полки сумку, он спросил, почему я нервничаю. Я сказала, что волнуюсь из-за предстоящего знакомства с его коллегами, но вышло неубедительно (ведь многие из них были на нашей свадьбе). Он не поверил. Осмотрел мою одежду, заставил вывернуть карманы и потребовал показать сумку – в которой и нашел заколку, отчего, естественно, пришел в неописуемую ярость. Последовало обещанное наказание. Джек переселил меня в каморку без какого-либо намека на комфорт и стал морить голодом.

Просыпаюсь в подвале. Разум тут же требует дневного света, чтобы определить время. Или хоть какого-то ориентира, позволяющего понять, сошла я наконец с ума или нет. Джека не слышно, но я чувствую, что он где-то рядом. Слушает. Дверь резко распахивается.

– Придется поторопиться. Такими темпами мы не успеем пообедать с Милли, – произносит он, глядя, как я медленно поднимаюсь на ноги.

Конечно, я должна радоваться, что мы едем к Милли, но в действительности раз от разу встречаться становится все труднее. С тех пор как Милли рассказала мне, что Джек столкнул ее с лестницы, она ждет от меня каких-то действий. Я даже боюсь – вдруг однажды ей удастся уговорить Джека пойти обедать в отель? Не хочу признаваться, что до сих пор ничего не придумала. Поначалу мне и в голову не приходило, что спустя год я все еще буду пленницей; я понимала, что освободиться будет трудно, но в успехе не сомневалась. А теперь у меня почти не осталось времени. Семьдесят четыре дня. И Джек считает эти дни, точно ребенок, нетерпеливо ждущий Рождества. Когда я думаю об этом, подступает тошнота.

* * *

Милли и Дженис, как обычно, ждут нас на скамейке. Какое-то время мы беседуем. Дженис интересуется, как прошла свадьба в прошлые выходные и поездка к друзьям в позапрошлые. Джек передает инициативу мне, и я придумываю, будто свадьба была в Девоне и нам все очень понравилось, а Пик-Дистрикт,[6] где живут наши друзья, просто великолепен. После этого он (как всегда, сама галантность) заявляет, что Дженис – сокровище и благодаря ей мы можем как следует насладиться обществом друг друга, пока Милли не переедет к нам, что случится уже совсем скоро. Она совсем не против, уверяет в ответ Дженис; она обожает Милли и всегда готова нас подменить, а еще она будет очень скучать после ее отъезда, так что, как уже говорила раньше, обещает навещать нас почаще. Впрочем, обещание она, разумеется, не сдержит – Джек об этом позаботится. Мы говорим о состоянии Милли, и Дженис сообщает, что прописанные доктором таблетки помогли: сон нормализовался, и Милли перестала тревожиться днем.

– К сожалению, я должна вас покинуть, – произносит она извиняющимся тоном, глядя на часы. – Если я опоздаю к обеду, мама меня убьет.

– Нам тоже пора, – говорит Джек.

– Идем в отель! Пожалуйста! – возбужденно просит Милли.

Джек открывает рот, но сказать, что мы идем в другое место, не успевает – его опережает Дженис:

– Милли мне все уши прожужжала об этом отеле, так уж он ей нравится! И в понедельник обещала рассказать в классе, как вы сходили. Да, Милли?

Милли энергично кивает.

– Мы уже слышали про ресторан у озера и про тот, где подают вкусные блинчики, так что теперь с нетерпением ждем нового рассказа. К тому же миссис Гудрич подумывает устроить там ужин для сотрудников в честь окончания учебного года и попросила Милли написать отзыв о посещении.