Например, такой.

Это дело хочет, чтобы его сделали, причем настаивает, чтобы это сделали именно вы.

Но чтобы избавиться от вредной привычки к творческому мученичеству, вы должны отбросить путь мученика и принять путь плута.

Мы все немного плуты, и в каждом есть немного от мученика (ладно, сдаюсь, кое в ком есть много от мученика), но на каком-то этапе своего творческого путешествия вам придется сделать выбор и решить, какой лагерь вам ближе, какую часть себя вы будете подкармливать, культивировать и реализовывать. Выбирайте тщательно. Моя подруга, радиоведущая Кэролайн Кейси, любит повторять: «Уж лучше в жулики, чем в мученики».

Спросите, какая разница между плутом и мучеником.

Вот вам краткое пособие.

Энергия мученика темная, напыщенная, брутальная, иерархичная, суровая, она безжалостна, фанатична и напрочь лишена гибкости.

Энергия плута легкая, лукавая, духовная, бунтарская, мятежная, первородная, она попирает стереотипы, идет наперекор, бесконечно творит и принимает новые формы.

Мученик говорит: «Я все принесу в жертву ради участия в этой войне без победителей, даже если колесо страданий раздавит и убьет меня».

Плут говорит: «Ну, раз тебе нравится, я не против! Что касается меня, я постою в уголке и проверну пока небольшую аферу, пока у вас война без победителей».

Мученик говорит: «Жизнь есть боль».

Плут говорит: «Жизнь – это так интересно!»

Мученик говорит: «Система прогнила, не осталось ничего хорошего и святого».

Плут говорит: «Нет никакой системы, все отлично, и обойдемся без святынь».

Мученик говорит: «Меня никто не понимает».

Плут говорит: «Сними карту, любую!»

Мученик говорит: «Мир невозможно объяснить».

Плут говорит: «Может, и нет, зато можно его одурачить».

Мученик говорит: «Истина приоткроется благодаря моим страданиям».

Плут говорит: «Эй, приятель, я сюда не мучиться пришел!»

Мученик говорит: «Лучше смерть, чем бесчестье!»

Плут говорит: «Давай совершим сделку».

Мученик = сэр Томас Мор.

Плут = Багз Банни.

Я уверена, что изначально человеческое побуждение к творчеству было порождено чистой плутовской энергией. А как иначе! Творческое начало хочет перевернуть мир будней, поставить его с ног на голову, а именно такие шутовские трюки лучше всего удаются плуту. Но пару веков назад творчество умыкнули мученики, присвоили и теперь держат его в заложниках на своей территории страданий. Думаю, такой поворот событий не порадовал и само искусство, о художниках и говорить нечего.

Пора вернуть творчество плутам и трикстерам, вот что я вам скажу.

Очевидно, что плут – обаятельный провокатор. Но, по-моему, самое замечательное в нем то, что он доверяет. Это может показаться парадоксальным, потому что плут кажется таким ненадежным и скользким пронырой, но он полон доверия. Конечно, он верит самому себе. Верит в свою хитрость и изворотливость, в свое право находиться здесь и в то, что в любой ситуации он выйдет сухим из воды. В какой-то мере, конечно, верит он и в других людей (хотя бы как в объект своих проделок). Но главное, плут верит Вселенной, в ее неповторимость, непокорность и восхитительную непредсказуемость – и потому не переживает попусту. Он верит, что Вселенная вечно играет, и совершенно уверен, что она хочет играть с ним.

Настоящий плут знает, что если весело запулить в космос мячиком, то его бросят обратно. Возможно, ответный удар будет очень мощным или крученым или прилетит в окружении фейерверков, как в мультиках, а может быть, ответ задержится до будущего года, но рано или поздно мяч вам вернут, не сомневайтесь. Плут ждет его, а когда дождется, снова бросает мячик в пустоту – просто посмотреть, что получится. И ему нравится это делать, потому что плут (с присущей ему мудростью) постиг одну великую истину космического масштаба, до которой мученику (с присущей ему серьезностью) никогда не дойти: все это игра и не более того.

Большая, сумасбродная, чудесная игра.

И это прекрасно, потому что плуту по нраву сумасбродство.

Сумасбродство – его стихия.

Мученики этого не любят. Они сражаются с сумасбродством. И в процессе этой борьбы нередко кончают тем, что убивают себя.

Мы дружим с писательницей и психологом Брене Браун, автором «Великих дерзаний» и других книг, посвященных человеческой уязвимости. Брене замечательно пишет, но книги даются ей непросто. Она корпит, сражается с собой, мучается во время их написания, и так было всегда. Но недавно я поделилась с Брене своей идеей о том, что творчество – удел плутов, а не мучеников. Раньше она никогда об этом не задумывалась. (Она сказала: «Да ты что, я ведь из научной среды, а там все по уши увязли в мученичестве. Ну, сама знаешь: годами трудиться и молча страдать, чтобы произвести на свет научный труд, который, возможно, когда-нибудь прочтут, дай бог, человека четыре».)

Брене сразу уловила идею и, взглянув с этой позиции на собственные рабочие привычки, поняла, что ее творческий процесс занимает слишком мрачное и тяжелое место в ее душе. Она написала уже несколько успешных книг, и каждая давалась ей как средневековый поход, полный испытаний, – страх, боль и надрыв сопровождали ее с начала до конца. И ведь она считала, что так и должно быть. А как же, ведь любой серьезный художник может доказать, что он на что-то годен, претерпев боль и страдания. Как и многие до нее, Брене была уверена: боль превыше всего.

Но вот она изменила взгляд, попыталась обратиться к задорной и лукавой энергии плута – и произошел прорыв. Женщина поняла, что ей действительно очень трудно дается написание текстов… зато ей очень нравится рассказывать истории. Брене просто фантастическая рассказчица и любит выступать на публике. Жительница Техаса в четвертом поколении (а техасец может состряпать рассказ из ничего), Брене знала, что, когда она рассказывает о чем-то вслух, речь течет, как река. Но стоит ей начать записывать свои мысли, и дело стопорится.

И она задумала, как бы ей сплутовать, чтобы ускорить процесс.

Работая над последней книгой, Брене придумала кое-что новенькое; я бы сказала, что это был плутовской ход высшего порядка. Она пригласила двух доверенных подруг из числа коллег в загородный дом на берегу Мексиканского залива, чтобы помочь ей закончить работу над книгой, которую она не успевала сдать в срок.

Она усадила девушек на диван и попросила подробно конспектировать, пока она будет рассказывать им, о чем идет речь в книге. Закончив каждую тему, она собирала у них записи, бежала в соседнюю комнату, закрывала дверь и почти дословно записывала то, что только что рассказывала коллегам, а они тем временем спокойно ждали ее в гостиной. Так Брене удалось ухватить естественную интонацию собственного голоса и перенести ее на страницы – очень похоже на то, как поэтесса Рут Стоун, по ее описанию, ловила проплывающие мимо строчки. Закончив, Брене возвращалась в гостиную и прочитывала то, что написала. Коллеги помогали ей раскрывать сюжет дальше, прося ее пояснять мысль все новыми шутками и байками, а сами продолжали конспектировать. И снова Брене, собрав записи, удалялась в кабинет, чтобы перенести рассказ на бумагу.