Один из главных пунктов обвинения гласил, что Жанна еще в ранней юности вступила в преступную связь с дьяволом. Жанну множество раз допрашивали о ее жизни в Домреми, особенно интересуясь пресловутым «деревом фей», подле которого, по мнению судей, подсудимая предавалась общению с нечистой силой. Сам характер вопросов свидетельствует о том, что судьи опирались на сведения, которые были доставлены следственной комиссией, побывавшей в Домреми. Но что это были за сведения?

Почтенный руанский буржуа Жан Моро показал на процессе по реабилитации Жанны следующее:

«Во времена, когда в Руане слушалось дело Жанны, туда приехал из Лотарингии некий именитый человек. Я познакомился с ним, так как он был моим земляком. Он сказал мне: «Я приехал из Лотарингии в Руан в связи с тем, что имел особое поручение провести расследование на родине Жанны и выяснить, что там о ней говорят. Я собрал сведения и сообщил их монсеньеру епископу Бове, полагая, что мне возместят расходы и оплатят труды. Но епископ заявил, что я — изменник и негодяй, так как не сделал того, что должен был сделать во исполнение своего поручения». Затем этот человек стал мне плакаться: ему не выплатили денег, потому что собранную им информацию епископ счел негодной. И в самом деле, он заявил мне, что хотел бы слышать о своей собственной сестре то, что говорили о Жанне».

Жан Моро не называет имени не справившегося с поставленной задачей следователя. По-видимому, он имел в виду некоего Жерара Пети — прево (низшего королевского судью) округа Андело в Шампани, который в соответствии с грамотой Генриха VI проводил расследование в Домреми и соседних приходах. Ко времени процесса реабилитации его уже не было в живых, но перед реабилитационной комиссией предстал королевский нотариус того же округа Николя Байи, который в качестве секретаря сопровождал прево в поездке на родину Жанны.

Судя по его показаниям, следствию не удалось собрать решительно никаких сведений, которые свидетельствовали бы о связях Жанны с дьяволом. Напротив, выяснилось, что она считалась добропорядочной католичкой, так как исправно посещала церковь и регулярно исповедовалась. Что же до ее игр у так называемого «дерева фей», то об этом хорошо сказал историк Жюль Кишера:

«В пособники дьявола можно было зачислить всю молодежь Домреми, избравшую с незапамятных времен лужайку под огромным буком местом своих увеселений».

Таким образом, по этому очень важному пункту обвинение прямо противоречило данным предварительного следствия. Похоже, что подобным же образом обстояло дело и по другим пунктам обвинения, и именно поэтому отчеты о работе следственной комиссии были уничтожены, а члены трибунала (французы!) пытались скрыть свою причастность к этому откровенному беззаконию.

В ходе предварительного следствия были заслушаны показания некоторых свидетелей, специально для этого вызванных в Руан. Мы не знаем ни их имен, ни степени осведомленности, ни содержания сообщенной ими информации. В многочисленных документах процесса нет даже ссылок на их показания. По всей видимости, эти показания тоже откровенно разочаровали судей, не дав обвинению никаких существенных фактов.

В сущности, все следствие на руанском процессе было сведено к допросам одного-единственного человека — самой подсудимой.

ДОПРОСЫ ЖАННЫ

21 февраля 1431 года в восемь часов утра епископ Кошон занял председательское место за судейским столом. Подле него на расставленных полукругом скамьях разместились многочисленные асессоры.

Заседание началось с процедурных вопросов: зачитали документы, подтверждающие полномочия трибунала, выяснили, что обвиняемой вручен вызов в суд, выслушали заявление епископа о том, что накануне обвиняемая просила допустить ее к мессе, согласились с его решением о невозможности удовлетворить ее просьбу. Затем в зал ввели подсудимую.

Обратившись к Жанне, епископ Кошон важно сказал:

— Подсудимая, встань на колени и поклянись говорить правду, и только правду.

Обычная рутина. С подобной фразы начиналось любое судебное заседание. Но ответ Жанны оказался совершенно неожиданным для собравшихся и вызвал гневно-протестующий шум в зале:

— Но я не знаю, о чем вы хотите меня спрашивать. Может быть, вы меня спросите о вещах, о которых я не смогу вам сказать.

— Поклянись, что будешь говорить правду обо всем, что относится к католической вере.

— Я охотно поклянусь говорить правду о том, что я делала с тех пор, как отправилась во Францию. Что же касается откровений, полученных мною от Господа Бога, то я никогда и никому о них не говорила, кроме моего короля Карла, и не скажу ни слова, даже если мне за это захотят отрубить голову.

Епископ Кошон настаивал. Жанна упорствовала. И она в конце концов победила: стоя на коленях, она поклялась давать показания лишь о том, что относится, по ее мнению, к существу дела.

Начался допрос: вопрос — ответ, вопрос — ответ…

Так прошел целый день. В завершение епископ Кошон запретил Жанне покидать без его ведома и разрешения тюремную камеру в замке. Попытка бегства будет рассматриваться как неоспоримое доказательство ереси.

Жанна возмутилась:

— Я не принимаю этого запрета. Если мне удастся убежать, никто не сможет упрекнуть меня в нарушении клятвы, потому что я никому ее не давала. Пытаться бежать — это право каждого узника.

Утомленный епископ Кошон объявил заседание закрытым. Следующее заседание было назначено на завтра. Судебный исполнитель отвел Жанну в камеру.

Так начались допросы. Вначале они были публичными и проводились в одном из залов Буврёйского замка. На них присутствовали все должностные лица трибунала и от тридцати до шестидесяти асессоров. На первый допрос были допущены зрители, но затем Кошон распорядился закрыть двери и поставить у них вооруженных солдат: секретари жаловались, что посторонняя публика слишком громко выражает свои эмоции и мешает им работать.

Чаще всего допрос вел не сам Кошон, а кто-либо из асессоров, что было, кстати сказать, нарушением правил инквизиционного судопроизводства, которые обязывали судью лично допрашивать подсудимого в тех случаях, когда трибунал расследовал важное дело.

Последний публичный допрос состоялся 3 марта. Ознакомившись с выписками из показаний Жанны, епископ Кошон приказал перенести дальнейшие допросы в камеру подсудимой и проводить их при узком составе суда: два судьи, обвинитель, следователь, секретари, несколько асессоров и два-три так называемых «свидетеля» из числа тех же асессоров.

Тайные допросы начались 10 марта и продолжались примерно неделю. Работа шла ускоренными темпами. Кроме воскресенья, когда судьи отдыхали, и предпоследнего дня, когда они изучали материалы предыдущих допросов, Жанну допрашивали ежедневно, а