¡Ay de mi! Подобного бедствия мы не планировали. Дым, огонь, крики, лязг мечей и копий — всё это предназначалось для того, чтобы создать впечатление настоящего сражения. Но только впечатление!

Я зажал в руке кошель с деньгами и уже приготовился бежать, но остановился как вкопанный, зачарованный тем, как у меня на глазах вся постановочная работа рушилась из-за внезапно разыгравшихся страстей, заставивших и индейцев, и испанцев забыть, что они актёры.

¡Santa Maria! Ещё один конкистадор был оглушён ударом копья по голове и сброшен с боевого корабля. Индейцы облепили борта, взбираясь на палубу. На ногах остался один Матео. Захватчики налетели на донью Марину и в пылу борьбы сорвали с неё платье.

Мне пришла в голову страшная мысль: индейцы победят!

Если это произойдёт, Матео не просто освищут и забросают гнилыми овощами, а с меня потребуют вернуть деньги — толпа просто разорвёт нас в клочья.

Мой взгляд нашёл добровольного помощника святой инквизиции, который сидел с текстом пьесы и следил за тем, чтобы диалоги не отклонялись от утверждённого варианта. Если он сейчас вскочит на ноги и остановит представление, публика мигом взбунтуется и потребует вернуть деньги за билеты.

Неожиданно Матео-Кортес оказался здесь — там — повсюду: его меч сверкал как молния. Один за другим индейцы покинули баржу, главным образом попрыгав прямо в воду. Когда на борту не осталось ни одного индейца, он прыгнул в каноэ, вышвырнул оттуда большую часть противников, а остальных объявил пленниками и приказал им везти его и почти лишившуюся одежды донью Марину к берегу, на который и ступил с мечом в одной руке и крестом — в другой. Крест был окровавлен, поскольку непосредственно перед этим обрушился на голову индейца.

Зрители вскочили на ноги, взревев от восторга.

Мы соорудили внушительную, в шесть футов высотой, модель посвящённого Уицилопочтли, ацтекскому богу войны, великого храма Теночтитлана и разрисовали его красной краской, чтобы создать впечатление жертвенной крови. Матео-Кортес поднялся по ступенькам, встал на самом верху, высоко воздев меч и крест, и произнёс пламенный монолог о славе Господа и Испании и о том, как богатства Нового Света и отвага конкистадоров сделали его родину самой могущественной державой на свете.

Публика неистовствовала, выражая своё восхищение бурей аплодисментов и восторженными криками.

Матео проявил свой истинный сценический дар — дар действия. Он не годился для того, чтобы стоять на сцене и произносить фразы, обращённые к другим актёрам или к публике. Но стоило ему обнажить клинок и почувствовать перед собой врага, он мигом стал... самим собой... человеком, обладающим мужеством льва, отвагой орла.

Я прислонился к дереву, сложил руки и поднял глаза к вечернему небу, ощущая приятную тяжесть монет в висевшем у меня на шее кожаном мешочке.

Да простят меня мои предки ацтеки, но я возблагодарил Бога за то, что он не дал индейцам победить.

После успешного представления на лагуне, даже с вычетом непредвиденных расходов — два сгоревших каноэ и полусгоревшая баржа, — мне из кучи собранных денег удалось стянуть достаточно, чтобы можно было поставить пьесу Елены.

Я нанял актёра и актрису из неудачливой труппы и снял то же самое место и сцену рядом с печатным двором, где они ставили свои провалившиеся комедии.

Теперь требовалось идеально подгадать всё по времени. Чтобы получить необходимое разрешение на постановку пьесы, я подал в письменном виде две заявки — в святую инквизицию и в канцелярию вице-короля. Естественно, что и сюжет, и диалоги пришлось частично переделать, поскольку было очевидно, что ни светская, ни церковная власть не дадут разрешения на представление пьесы в том виде, в каком она была написана. Я изменил сюжет, и теперь Беатрис читала вслух не собственные стихи, а сочинения своего мужа, потому что было бы немыслимо показать женщину, в умственном отношении превосходящую главу семьи. Пришлось также поумерить накал страсти в речах героини и придать пьесе сентиментальный конец — невинное дитя (появляющееся на сцене только в финале) умирает от чумы и возносится на небеса.

Конечно, актёрам я дал вариант, написанный Еленой. Мой план заключался в том, чтобы поставить пьесу на следующей неделе, когда и вице-король, и архиепископ, и епископ-инквизитор должны были находиться в Пуэбле, на церемонии инвеституры тамошнего епископа. В мои намерения входило дать лишь несколько представлений пьесы и прекратить спектакли до их возвращения. Что же касается служителя святой инквизиции, который должен был следить за сюжетом, я решил поручить lépero посыпать его некоторым количеством дурманящего порошка, которым пользовались «цветочные ткачихи». Елена увидит триумф своей пьесы, но к возвращению в город представителей высшей духовной и мирской власти Новой Испании постановки прекратятся. Даже если кто-то из духовных лиц увидит пьесу и сочтёт её неподобающей, потребуется несколько дней, чтобы отправить гонца в Пуэблу и дождаться его возвращения обратно с повелением прекратить представления.

Я хотел, чтобы в случае чего святая инквизиция не могла предъявить Елене как автору какие-либо претензии за создание «неприличного» женского образа. Но с другой стороны, она должна знать, что постановщик не просто украл пьесу, а признает её авторство. А ещё мне нужен был козёл отпущения, на которого падёт вина, когда инквизиторы начнут дознание. Я решил эту проблему, измыслив автора по имени Анеле Сурк, который якобы и написал пьесу, и поставил её на собственные средства. Это имя было непонятно каким — то ли мужским, то ли женским — и звучало как иностранное, может быть голландское, благо некоторые голландцы были подданными короны. Я попрошу служанку Елены передать госпоже записку, в которой объясню, что это её собственное имя, Елена де ла Крус, написанное наоборот. Записка будет подписана «Сын камня», с намёком на те строчки из пьесы Мигеля Сервантеса, которые я цитировал ей в карете давным-давно.

Если не считать пары мелких ролей слуг, в пьесе Елены были заняты только два актёра, исполнявшие роли мужа и жены, и всю художественную сторону постановки я доверил им. У меня же самого было полно дел: я собирал плату за вход на представления о Кортесе и подыскивал новых актёров на роли конкистадоров и ацтеков, поскольку всё больше и больше участников спектакля получали травмы в сражениях.

В день первого представления пьесы, написанной Еленой, я волновался больше, чем молодой отец, ожидающий рождения первенца. Я надеялся и уповал на то, что Елена получила и правильно поняла моё послание и пришла на представление. Подписавшись «Сын камня», я не мог рисковать показаться Елене даже в маске — не зная, кто я и каковы мои намерения, она могла прийти с представителями вице-короля и святой инквизиции.

Но поскольку сам я решил затаиться за занавесом, рядом со сценой, мне нужен был человек для сбора платы за вход. Я решил поручить это индейцу, работавшему в лавке неподалёку от нашей типографии. Поразмыслив о том, кому лучше доверить деньги, священнику или ещё какому другому испанцу, я всё-таки предпочёл индейца. Э, amigos, неужели вы могли подумать, что я позволил бы mosqueteros, вульгарному простонародью, испортить пьесу моей любимой, освистав актёров и забросав их помидорами? И пойти на риск того, что представление прекратится, едва начавшись? Как бы не так. Я послал lépero Хуана в город, велев ему раздавать бесплатные пропуска всем, кто пожелает посмотреть пьесу, а когда таким образом собралась целая группа зрителей с улицы, вручил каждому по монете, снабдив их наставлениями, как следует выражать свой восторг, и пообещал добавить тем, кто выкажет наибольшее восхищение.