— Она вправду Женщина-Ночь? — тихонько спрашиваю я у Рувима.

— Еще как, — кривится он. — Вряд ли где сыщешь воронову женщину пострашнее.

Я не знаю, что обо всем этом думать.

— И что она здесь делает? Она посещает проводы каждого кузена?

— Понятия не имею, связано ее появление с нашим братом или она воспользовалась его смертью просто как поводом для визита.

— Но ведь…

— Майнаво вроде нее являются лишь в тех случаях, когда происходит что-то значительное. Хотя нас они об этом не уведомляют. Но у них всегда что-то на уме.

— И что же на уме у нее?

Рувим пожимает плечами.

— Без понятия. Но точно ничего хорошего. Погоди, — бросает он, когда женщина начинает говорить.

— Ты славно потрудилась, маленькая кузина, — обращается к Калико воронова женщина. — Без твоего вмешательства нашему брату пришлось бы изрядно поблуждать на пути домой. Предки не смогли бы встретить его, а родня — воспеть его срок на Колесе и отправить домой.

Ладно, вроде ничего опасного, думаю я, пока моя подруга что-то вежливо отвечает.

Однако затем зловещая женщина словно становится выше и провозглашает:

— И ты поступила должным образом с пятипалым, убив его.

Она произносит это очень выразительно и как утверждение.

— Нет, уважаемая, — отвечает Калико, чуть склонив голову. Никогда прежде не видел ее в таком замешательстве. — Я не могу говорить за Толсторогов.

Женщина-Ночь обводит суровым взглядом каньон и замечает Уильяма, застывшего возле рувимовского пикапа. За грузовичком паркуются другие машины, и нежные звуки брезжущего утра тонут в рокоте их двигателей, однако женщину прекрасно слышно сквозь шум.

— Как род Толсторогов поступил с убийцей? — вопрошает она Уильяма. Тот опускает глаза:

— Мы… То есть… — и растерянно умолкает.

Черепоглавая хмурится. Я, конечно, не совсем понимаю суть происходящего, хотя искренне рад тому, что не имею к этому никакого отношения, а потом до меня вдруг доходит: какой бы чин ни имела Женщина-Ночь, в иерархии кузенов она стоит очень высоко. Судя по совершенно несвойственной Калико вежливости, равно как и по почтительности остальных, эта Женщина-Ночь из самой верхушки пищевой цепочки майнаво.

Только вот надо мной у нее власти нет.

И сосущее чувство под ложечкой исчезает, а вместе с ним и беспричинный страх.

Она мне не босс, и ее начальственная манера меня откровенно раздражает.

Я — американец. А она… ну как если бы в моем трейлере объявилась английская королева. Естественно, я принял бы ее со всем почтением, так, как надлежит обращаться с особами подобного ранга, но выполнять ее распоряжения мне и в голову бы не пришло. Черепоглавая может раздавать приказы кузенам, но не мне. А значит, я вправе ей возразить:

— Никаких убийств в отместку. Это было мое требование.

Морагу оборачивается ко мне и качает головой — дескать, не вмешивайся. Но коли сказал «а»…

— О последствиях, если повторится подобное, они предупреждены, — добавляю я.

Женщина разглядывает меня, чуть наклонив голову, и возникшая на миг на ее плече призрачная птица повторяет ее движение. Теперь глаза Женщины-Ночи темны, как глазницы черепа в ее первом воплощении.

— Ах вот как?

Теперь головой мотает и Калико, но меня несет вовсю:

— Иначе было никак. Напряженность между сторонниками традиций и казиношной кликой слишком велика. И возмездие могло стать последней каплей.

— А мне-то какое дело до ваших дрязг?

— Никакого, конечно. Вы ведь не живете здесь, как все мы.

Она молчит, меряя меня взглядом. Слышен только шорох ветра. Все будто затаили дыхание.

— А как же мой мертвый кузен? — вопрошает она наконец, кивая на голову Дерека. — Кто выступит за него?

— Без обид, мэм, но, по-моему, вы не очень похожи на представительницу семьи Толсторогов. А его родственники свое слово уже сказали.

Женщина-Ночь вскидывает подбородок:

— И предоставили разбираться пятипалому?

Я пожимаю плечами.

— Не совсем так, но это не важно. А требования Толсторогов — получить назад голову брата, чтобы похоронить его как подобает, и предостеречь Сэмми — выполнены.

Женщина кладет руку на голову собаки, и та поворачивает к ней свою огромную морду.

— Пожалуй, мне нравится этот человек, — произносит черепоглавая. — А ты что думаешь, Гордо[10]?

Из бочкообразной груди псины вырывается громкое урчание. Губы женщины чуть растягиваются в улыбке, совершенно не отражающейся в ее глазах.

— Благодарю тебя за помощь в трудные времена, — говорит она.

— Всегда к вашим услугам, мэм.

Калико и Морагу снова качают головами, однако сказанного не воротишь. Воронова женщина кивает:

— Ловлю на слове.

Готов поклясться, призрачный ворон на ее плече бьет крыльями и ухмыляется мне.

Морагу закатывает глаза, Калико тяжело вздыхает.

Прежде чем я успеваю разъяснить смысл своих слов, черепоглавая поворачивается к шаману.

На обочине меж тем собирается все больше машин. Я вижу знакомые лица, многие пришли в традиционной одежде.

— Ойла, Рамон Морагу, — произносит женщина.

— Ойла, уважаемая, — отвечает тот. — Жаль, что мы встречаемся при столь прискорбных обстоятельствах.

Воронова женщина пожимает плечами.

— Скорбеть незачем. Жизнь и смерть — всего лишь два разных положения на Колесе.

— Конечно, — кивает шаман. — Поэтому-то мы и собрались здесь воспеть жизнь нашего друга. Вы к нам присоединитесь?

Женщина отступает в сторону и жестом приглашает всех в каньон. Морагу шествует мимо нее и пса, за ним Калико. Черепоглавая следует за ними. Рувим, Томас и все вновь прибывшие присоединяются к процессии группами по три-четыре человека.

Я отхожу с их пути.

Кто-то дергает меня за рукав.

— Не ожидала встретить тебя здесь.

Я с улыбкой оборачиваюсь к Эгги.

— Я вообще-то и не здесь.

Она вскидывает брови.

— Я имею в виду, что в каньон не иду, — я оглядываюсь. — А где Сэди?

— Все еще спит, полагаю. Просто наказание с этой девочкой.

Я киваю.

— Да, может обернуться хлопотно. Ее папаша объявился возле Центра общины в компании с полицейским из управления шерифа и заявил, мол, видел, как дочку увез какой-то индеец на белом фургоне.

— Но…

— Чушь, конечно. Морагу говорит, даже Джерри Пять Ястребов не купился на эту байку. Но расследование неизбежно. Слишком серьезное обвинение.

Эгги качает головой.

— Не понимаю, зачем ему бросать свою дочь посреди пустыни, а после заявляться в резервацию с обвинениями.

— А я почем знаю? Но я заберу ее до того, как полицейские постучат в твою дверь. Не хочу впутывать тебя в эту историю.

— И что ты с ней будешь делать?

— Отведу к себе — поживет пока в трейлере. Полицейским, если только они не научились заглядывать в иной мир, ее там в жизни не сыскать.

Эгги кладет руку мне на плечо.

— Не делай этого. Что-то здесь не так. Дождись окончания церемонии, потом помозгуем вместе с