– У твоей дочери будет трое сыновей. Только сыновья. Один из них станет императором Франции. Я вижу корону на его голове…

На губах Жозефины играла довольная улыбка.

– Но ты зря радуешься. Все не так просто, возможно, королем станет не первый ее сын…

Улыбка с уст мадам Бонапарт сползла.

– Что делать дочери?

– Рожать… Она ведь уже беременна?

– Кажется, так. Но у нее нет мужа.

– Будет.

– Кто?

– Бонапарт.

– Что?! Ты?.. Нет, это невозможно!

– Возможно, только иначе, чем ты думаешь. У консула есть братья.

Кажется, мадам Бонапарт облегченно перевела дух. Да, конечно, Гортензию можно выдать за Луи Бонапарта, конечно, это вовсе не тот муж, какого хотела бы для себя девушка, не только красавица Гортензия, но и любая другая, если у нее есть красота, ум, положение и деньги.

– Подумай, готова ли ты жертвовать собой…

Жозефина надолго задумалась. Ленорман молча наблюдала. Она прекрасно понимала размышления супруги консула. Подумать было над чем.

Шли годы, она становилась старше, надежда на рождение ребенка таяла, как снег на солнце, а Наполеон все чаще заговаривал о наследнике и все чаще изменял ей. Если какая-нибудь юная красотка подарит ему сына, кто знает, к чему это может привести.

Жозефина усмехнулась – вот, уже есть красотка, готовая подарить сына. Только эта красавица – ее собственная дочь. Что делать теперь? Выхода виделось два. Сделать вид, что беременна она сама, а положение Гортензии тщательно скрывать, чтобы потом выдать внука за сына. Или срочно найти Гортензии мужа и признать наследником внука…

Почти сразу Жозефина осознала, что ни один, ни второй выход таковым не является. Она не вдова Богарне, чтобы разыгрывать беременность без слухов и сплетен. Да и Гортензию на такой срок не спрячешь. Стоит дознаться одному, как поднимут такой шум, что развод покажется лучшим выходом. Если только привлечь к этому всему самого Наполеона…

Признать наследником внука совершенно ненадежно, ведь Гортензия дочерью Наполеона не является, она всего лишь падчерица, семья Наполеона просто не позволит сделать этого, ведь у него есть или будут родные внуки…

Родные внуки?.. Но тогда все верно, если выдать Гортензию замуж за Луи, то можно твердо говорить о родном внуке Наполеона! Конечно, Жозефина предпочла бы другой выход, но за неимением его приходилось размышлять над этим.

Она старательно отгоняла от себя мысль о возможном разводе и последующей женитьбе Наполеона на Гортензии. Нет, нет, это не пойдет! Во-первых, развод дело долгое. Во-вторых, весь мир и сама Франция не простят Наполеону развод с супругой и женитьбу на падчерице!

Оставалось одно: срочно выдать Гортензию замуж за Луи Бонапарта. Некрасив? Не слишком приятен в общении? Но разве так хорош был сам Наполеон, когда она оказалась вынуждена говорить ему комплименты и привечать в своей спальне на улице Шантерен?

Наконец она опомнилась и, выбравшись из своих мыслей, посмотрела на Ленорман. Гадалка спокойно наблюдала.

– Простите. Я задумалась…

– Конечно. Предстоит нелегкий выбор. Подсказать какой?

– Да.

– Отдать мужа дочери.

– Нет.

Ленорман кивнула, словно и не ожидала другого ответа.

– Мне самой нелегко, он перестал быть верным, а дамам только того и надо, как же, консул… Ей будет трудно…

– Не потому. Ревновать к собственной дочери еще труднее. Я предупреждала, что ценой его возвышения будут ваши, мадам, страдания. Вы согласились.

– Да, я помню. И не жалею.

– А вы и не могли ничего изменить. Второй выход – отдать внука ненавистным Бонапартам.

– Есть еще?

– Конечно, выдать Гортензию замуж за кого-то постороннего, вон их сколько крутится вокруг, и все скрыть. Она согласится скорее, чем за Луи Бонапарта.

Жозефина вздрогнула, потому что она сама имя Луи не произносила. Ленорман догадалась об ее мыслях? Словно подтверждая эти опасения, гадалка чуть усмехнулась:

– А о ком из братьев консула вы можете думать, остальные женаты…

– Да, конечно. Погадай Гортензии.

– Не буду. У вашей дочери трудная судьба, совсем не такая, как ей хотелось бы.

– Что мне сказать мужу?

– Правду. Он мечтает о сыне. И напомните то, что я говорила раньше: его закат начнется тогда, когда он откажется от вас.

Мадам Жозефина, как всегда, сама проводила Ленорман к выходу – та предпочитала не оставаться на обед и вообще старалась, чтобы на нее не обращали внимания, – и вернулась в салон. Собравшиеся дамы с любопытством поглядывали на супругу Первого консула. Жозефина была задумчива, она отвечала невпопад и не слушала ответы на задаваемые самой вопросы. Наконец Дюшатель не выдержала:

– Гадалка сказала что-то важное, мадам?

Жозефина вскинула на нее глаза:

– Я советовалась по поводу дочери. Гортензии пора замуж, нужно выбрать жениха. Сердце матери неспокойно.

– Что же посоветовала мадам Ленорман?

«Так я тебе и рассказала!» – мысленно огрызнулась Жозефина. Почему-то ей было не по себе в присутствии этой яркой блондинки. Но внешне ничем не выдала мыслей и чувств, напротив, широко улыбнулась, по привычке не разжимая губ, и спокойно ответила:

– Ленорман дала совет, но сначала я должна посоветоваться с супругом.

Примерно это же она ответила и дочери и снова посоветовала пока молчать.

– Но, мама, время идет. Мне кажется, живот скоро будет видно.

– Сколько у тебя месяцев? – ахнула Жозефина, решившая, что дочь скрывает беременность давно.

– Первый…

– Ох, как ты меня напугала! Видно его будет не скоро, но поторопиться надо, ты права. Завтра Наполеон приедет в Мальмезон, я с ним поговорю. Только не вмешивайся пока.

– Может, мне намекнуть Дюроку, чтобы он…

– Не смей!

– Хорошо, – покорно согласилась Гортензия, которая флиртовала с красавцем Дюроком и уже видела его в роли своего супруга, конечно, пока не забеременела от отчима…

Первый консул приезжал в Мальмезон с охотой и в определенное время. Вообще-то, это было опасно, потому что дорога изобиловала местами, в которых могли прятаться злоумышленники. Но Наполеон почему-то совершенно не боялся нападений, относясь к угрозам несерьезно. Если ему напоминали об этом, только усмехался:

– Меня хранит моя звезда, это куда лучше, чем все войска, вместе взятые.

На сей раз он прибыл в хорошем расположении духа, но просьба супруги поговорить консулу почему-то не пришлась по вкусу. И только когда она сказала, что это серьезно и касается Гортензии, согласился.