от себя такой смелости. Я одно знала точно — Феломеины дары Шифин у меня не смог отобрать, по крайней мере, не все. Вспомнив про ошейник, меня передёрнуло. На самом деле, у человека, видимо, при большой опасности, открывается какой-то внутренний потенциал. Иначе, как объяснить, что я сообразила, что надо отвести от себя внимание врагов?

Я не стала заходить в дом, но встала так, чтобы было видно Шифина и его компанию. У них там установилась полная тишина, потом раздался короткий свист, и я увидела, как открывается дверь в каморку. И после этого я явственно услышала голос Сакатова:

— Добрый день, я не понял, как я здесь очутился, так что извините.

Я пошла в дом. Хорошо, что я не убежала и не спряталась. Я встала прямо за Шифиным. Сакатов стоял, сложив руки на животе, и виновато улыбался.

— Я сидел у своего друга на кухне, и вдруг, здесь оказался. С какой-то девочкой.

— Где она? — Спросил Шифин.

— Она вышла, буквально перед вами. Вы разве её не встретили?

Шифин ничего не ответил и зашёл в каморку. Он толкнул Сакатова на стул и коротко ему рявкнул:

— Сиди и молчи!

Потом он поднял вверх руки, согнув их в локтях, словно слушая ладонями. Все молчали. И вдруг он встрепенулся, и прошептал:

— Срочно кострище.

Так как никто не шевельнулся, видимо раздумывая над его словами, то он закричал хриплым старчески голосом:

— Кострище! Немедленно!

Ведьм как сдуло, он тоже пошёл к выходу, на ходу бросив Раде:

— Феломена здесь.

Я пошла за Шифиным, прошла мимо Рады, и видела, как округлились её глаза. Она стояла, словно гвоздём прибитая, видимо новость её очень сильно потрясла.

К кострищу уже тащили огромные поленья Лушка с двумя ведьмами, а из дома, который был у самого входа в поселение, бежала к ним ещё одна ведьма. Итак, в поселении пять ведьм и Шифин. Шесть против двух. Вернее шесть против одной. Меня-то что считать! Какая я помощница Феломене. Рада поспешила в свой дом, а я шла осторожно за Шифином. Почему-то мне казалось, что он чувствовал, что я иду за ним.

В дом за ним я не смогла пройти, двери просто-напросто захлопнулись у меня перед носом. Я повернулась и пошла к дому Рады, но она сама уже возвращалась к кострищу с подносом, на котором лежали чёрные круглые камни. На голове у Рады был надет высокий колпак, словно склеенный из серых щепок. И на запястьях у неё были браслеты из таких же серых щепок. Я встала поодаль, спрятавшись, на всякий случай, за открытую дверь небольшого сарая. Я ведь не знаю, сколько продержатся на мне чары отвода глаз.

Атмосфера была очень тревожная. Ведьмы все как будто изменились, движения их стали, как у заведённых кукол. Никто ни с кем не разговаривал, никто ничего не спрашивал. Все вели себя так, будто это давно отрепетированный спектакль. Поленья они таскали из дальнего сарая, и они принесли их очень много, уложив почти в рост человека. Потом Лушка с одной ведьмой встали у костра, взявшись за руки, и опустили головы, а две ведьмы пошли в дом Марфы. К кострищу подошёл Шифин, в чёрной шёлковой мантии, неся толстую книгу в красно-чёрной обложке. Рада подошла к Шифину и поставила перед ним прямо на воздух поднос с камнями. Потом она взяла у него книгу и, повернувшись к кострищу, махнула рукой. По поленьям заплясали маленькие язычки огня. Она ещё раз махнула, и язычки жадно набросились на поленья. Она третий раз махнула рукой, и огонь над кострищем вспыхнул, словно на него плеснули бензина. Рада открыла книгу и забубнила. Шифин прикрыл глаза и беззвучно зашевелил губами, одной рукой перебирая камни. Каждый камень он несколько раз переворачивал пальцами и клал его обратно на поднос, брал следующий, с ним проделывал то же самое, потом брал следующий. Я присела на низенький выступ у стенки сарая, пока Шифин перебирал камни. У меня в голове было только два вопроса, что мне делать и где Феломена.

Показались две ведьмы, и они вели с собой Сакатова. Он с интересом разглядывал кострище, и на лице его не было ни страха, ни удивления. Может Феломена ему тоже какие-нибудь указания дала, поэтому он так спокоен? Его поставили почти возле меня, а ведьмы подошли к кострищу и встали рядом с двумя другими ведьмами. Все четверо взялись за руки. Шифин перестал перебирать камни, и замер. Рада взяла поднос и, подойдя к кострищу, кинула камни в самый его центр. Камни на огне заблестели, словно мокрые.

Дым от кострища поднимался ровно, словно шёл по невидимой трубе. Шифин открыл глаза, и Рада передала ему книгу. Шифин громовым голосом трижды воззвал к чёрной мессе:

— Хабарил таканна! Хабарил таканна! Хабарил таканна!

Он вскинул руки. Что-то изменилось вокруг. Будто со всех сторон кострище окружили неведомые наблюдатели, ветер стих, и огонь стал почти синим. Шифин начал читать. Я заметила, что страницы в книге переворачивала не Рада и не Шифин. Страницы сами, словно крылья, резко поднимались и так же резко закрывали уже прочитанную страницу. Ведьмы с опущенными головами тихо и заунывно повторяли нараспев то, что читал Шифин. Ни одна из них ни разу не пошевелилась, только тени их извивались по земле, будто длинные чёрные змеи.

На небе постепенно вспыхивали маленькие звёздочки, одна за другой. Из-за тучи выплыла луна. Она была красная. Такой я ещё никогда не видела. Где то вдалеке нарастал шум, и я прислушалась. Как будто кто-то тоскливо подпевал ведьмам. Нет, не подпевал, а подвывал. Это выли звери в клетках. Но так воют только смертельно раненные животные. Это была настоящая песня смерти. Ведьмы расцепили руки, но над их головами образовался еле заметный тёмный круг, соединявший Шифина, Раду и остальных ведьм, и который словно дышал в такт песне. Круг наливался таким же красным цветом, в какой была окрашена луна. Ведьмы начали раскачиваться, медленно поднимая вверх руки. Голос Шифина звучал всё громче, и он почти уже выкрикивал слова. Земля содрогалась в такт его крикам. Вокруг костра заметались неясные тени. Тени выползали прямо из земли, некоторые из них скользили по ведьмам, а некоторые ползли по земле к огню. Из-под моих ног тоже вылезла тень, я отдёрнула ногу, и тень замерла. Меня пробирала дрожь. Сила этих слов была такова, что я постоянно одёргивала себя, чтобы тоже не повторять их за Шифином, как это делали ведьмы. Я видела, как начал качаться