– Ты же вся синяя от холода, – сказал он.

– Сейчас я принесу жаровню, чтобы мадам согрела ноги, и теплое вино, – пообещал Ален. – Мы затопим все очаги.

Подошел теплокровный слуга – забрать мой мокрый плащ. Мэтью резко повернулся, собираясь направиться в помещение, которое в XXI веке называлось комнатой для завтрака. Я прислушалась, но ничего не услышала.

– Он не в настроении, – словно извиняясь, пояснил Ален и покачал головой.

– Это и видно. Точнее, слышно. – Мэтью уткнулся глазами в пол. – Филипп ревет, как зверь, требуя нас к себе. Диана, ты уверена, что выдержишь встречу? Если сегодня не хочешь встречаться с моим отцом, я выдержу его гнев и один.

Мэтью никак нельзя было входить к отцу одному. Они не виделись более шестидесяти лет. Когда я сражалась со своими призраками, Мэтью был рядом. И к Филиппу мы отправимся вместе. А потом я улягусь в постель и не вылезу оттуда до самого Рождества.

– Идем, – решительно сказала я, приподнимая подол платья.

Сет-Тур строился слишком давно, когда коридоров еще не знали. Мы прошли через сводчатую дверь, находящуюся справа от очага, и оказались в углу другого помещения. Через несколько сот лет оно станет гранд-салоном Изабо. Сейчас здесь было достаточно просторно. Никакого нагромождения изящной мебели. Та же суровость интерьера, какую я видела во всех других местах на пути сюда. Тяжелая дубовая мебель, которую так просто не украдешь и не сломаешь, если комната станет ареной сражения. А сражения здесь происходили, о чем свидетельствовала глубокая косая борозда на поверхности шкафа.

Оттуда Ален провел нас в комнату с теплыми терракотовыми стенами, где в XXI веке мы с Изабо как-то завтракали. Тогда на столе стояла фарфоровая посуда и с ней соседствовало тяжелое столовое серебро. Сейчас здесь находился совсем другой стол и единственный стул. Стол был завален бумагами. Там стояло и лежало что-то еще, однако рассмотреть я не успела. Мы вышли на лестницу с истертыми каменными ступенями. Она вела в незнакомую мне часть замка.

Настраиваясь на встречу с отцом Мэтью, я не заметила, как лестница закончилась выходом на широкую площадку. Слева располагалась длинная галерея, заполненная весьма странными предметами, часами, оружием, портретами и мебелью. На мраморной голове древнего бога дремала надетая набекрень золотая корона со вмятинами на ободе. Посередине зловеще поблескивал кроваво-красный рубин величиной с яйцо.

– Сюда, – сказал Ален, открывая дверь.

За ней оказалось помещение еще с одной лестницей. Эта вела не вниз, а наверх. Сбоку от лестницы я увидела закрытую дверь. По обе стороны от нее стояли жесткие, неудобные скамейки. Ален замер, терпеливо дожидаясь ответа из-за двери. Вскоре оттуда послышалось единственное латинское слово:

– Introite[19].

Дверь была плотно закрытой, отчего мне показалось, что это слово пробилось сквозь толстый слой древесины. Мэтью слегка вздрогнул. Ален тревожно посмотрел на него и толкнул дверь. Она бесшумно открылась, повернувшись на массивных петлях.

Позволивший нам войти сидел лицом к огню, отчего его волосы казались мерцающими. Сидячая поза не могла скрыть его высокого роста. У него были широкие, атлетические плечи. Он что-то писал, и методичное поскрипывание пера уравновешивало хаотичный треск поленьев в очаге и завывания ветра снаружи.

– Sedete[20], – загремел его бас, нарушив относительную гармонию других звуков.

Теперь уже я чуть не подскочила. Если первое слово дошло, заглушенное дверью, от второго у меня зазвенело в ушах. Хозяин кабинета привык, чтобы ему повиновались немедленно и беспрекословно. Ноги сами понесли меня к двум ожидавшим нас стульям. Я была рада подчиниться, поскольку очень устала. Сделав три шага, я вдруг сообразила, что Мэтью по-прежнему стоит в проеме. Я вернулась к нему и крепко взяла за руку. Он ошеломленно смотрел вниз и будто стряхивал с себя воспоминания.

Потом мы быстро прошли в кабинет Филиппа. Я плюхнулась на стул. Мне принесли обещанное вино и решетчатую жаровню под ноги. Ален сочувственно посмотрел на нас, затем кивнул и ушел. Мы остались ждать. Если для меня ожидание было трудным, для Мэтью оно граничило с пределом возможностей. С каждой минутой он напрягался все сильнее, почти вибрируя от сдерживаемых эмоций.

Когда его отец заметил наше присутствие, я тоже находилась на грани срыва. Я смотрела на свои руки и думала, хватит ли мне сил, чтобы задушить этого злодея. И вдруг мой лоб обожгло двумя льдинками. Подняв голову, я обнаружила, что смотрю в рыжевато-коричневые глаза греческого бога.

Впервые увидев Мэтью, я испытала инстинктивное желание бежать без оглядки. Но Мэтью, встретившийся мне сентябрьским вечером в зале Бодлианской библиотеки, все же имел облик ученого. Мрачного, задумчивого, где-то не от мира сего. Сейчас я оторопела не потому, что Филипп де Клермон был чудовищем. Совсем наоборот: он был самым удивительным созданием, какое я встречала среди людей или существ нечеловеческой природы.

Глядя на Филиппа де Клермона, никто бы не подумал, что его плоть смертна. Черты лица поражали совершенством и какой-то сверхъестественной симметричностью. Прямые темные брови нависали над золотисто-карими глазами с зелеными крапинками. Их оттенок менялся каждую секунду. Постоянное нахождение на солнце и открытом воздухе добавило к его каштановым волосам золотистые, серебристые и бронзовые пряди. Рот Филиппа был мягким и чувственным, что сейчас не мешало его губам оставаться гневно сжатыми.

Мне самой пришлось плотно сжать губы, иначе я бы осталась сидеть с отвисшей челюстью. Я выдержала его оценивающий взгляд. После этого глаза Филиппа медленно и целенаправленно переместились на Мэтью.

– Изволь объясниться.

Эти слова Филипп произнес ровным тихим голосом, но в них ощущалась его ярость. Я оказалась в обществе двух сердитых вампиров. Теперь, когда первоначальный шок от встречи с отцом миновал, Мэтью попытался взять ситуацию в свои руки.

– Ты велел мне прибыть в Сет-Тур. Я здесь, живой и здоровый, вопреки истеричным донесениям твоего внука.

Мэтью бросил на отцовский стол серебряную монету. Упав, она немного покружилась вокруг невидимой оси и замерла.

– В это время года твоей жене было бы лучше остаться дома.

Как и Ален, Филипп говорил по-английски с безупречностью англичанина.

– Диана не просто моя жена. Она моя истинная пара. Я не смог бы оставить ее с Генри и Уолтером лишь потому, что холодно и идет снег.

– Не юли, Мэтью! – прорычал Филипп.

Это напоминало львиный рык и, как и все остальное, говорило о его львиной натуре. Семейство де Клермон представляло собой впечатляющий зверинец. Присутствие Мэтью всегда напоминало мне о волках. Рядом с Изабо мне виделись соколы. Галлоглас создавал впечатление медведя. Филипп представлял собой не менее опасного хищника.