— А в гараже? — спросила я, начиная понимать смысл записи в дневнике.

— Там тоже нет места.

— Не бойся, найдем мы место, — желая угодить мне, произнес Артур.

— Не найдем, потому что его нет.

Розалин подхватила следующий шар из теста и, бросив его на стол, принялась изо всех сил бить его, крутить, оглаживать, придавая ему нужную форму.

— В гараже хватит места, — настойчиво повторил Артур. Розалин оставила тесто, но не обернулась.

— Не хватит.

Я переводила взгляд с Артура на Розалин, сразу же заинтересовавшись этой первой размолвкой, случившейся в моем присутствии.

— А что там такое? — спросила я.

Розалин вернулась к тесту.

— Придется освободить место, Розалин, — твердо произнес Артур и, словно ожидая возражений, повысил голос: — Больше негде.

На этом все закончилось.

У меня же появилось отвратительное чувство, что в принципе они были едины насчет меня и мамы, ворвавшихся в их жизнь, хотя и не сходились в некоторых деталях.

Ни Розалин, ни Артур не стали возражать, когда я вынесла в сад одеяло и, поставив на него тарелку с фруктами, уселась под деревом. Из-за пролившегося грибного дождя трава была еще мокрая, но я не собиралась уходить с облюбованного места. В воздухе стояла прохлада, но солнце упорно пробивалось сквозь облака. Со своего места я хорошо видела маму, глядевшую в окно. Мне очень хотелось, чтобы она вышла в сад, и не только ради нее самой, но также ради моего душевного равновесия. Увы, и в этом не было ничего удивительного, она не желала присоединиться ко мне.

Розалин возилась в кухне. Артур сидел за столом, слушал радио, включенное на всю мощь, и читал газету. Потом Розалин взяла поднос и вышла из кухни, а буквально через минуту я увидела, как она входит в мамину комнату. В ее поведении не было ничего необычного. Вот она подошла к окну, потом к столу, накрыла его скатертью, разложила еду.

Оставив поднос на столе, Розалин долго стояла неподвижно и смотрела на маму. Я выпрямилась.

Что бы это ни было, вела она себя необычно. Потом Розалин открыла и закрыла рот, словно что-то сказала маме.

Тогда мама подняла голову, проговорила что-то в ответ и опять отвернулась.

Не совсем соображая, что делаю, и не сводя взгляда с обеих женщин, я поднялась с одеяла.

Потом помчалась в дом, едва не наткнулась на Артура и бросилась вверх по лестнице. Когда я распахнула мамину дверь, то услышала крик и звон посуды, потому что ударила дверью Розалин и выбила у нее из рук поднос. Тарелки посыпались на пол.

— О Господи!

Розалин в ужасе присела на корточки и стала собирать осколки. У нее задралась юбка, открыв на удивление молодые ноги. Мама обернулась, посмотрела на меня, улыбнулась и вновь стала глядеть в окно. Я бросилась помочь Розалин, но она отвергла мою помощь, да еще попыталась прогнать меня прочь, старательно подбирая именно те осколки, к которым тянулась моя рука. Потом я шла следом за ней по лестнице, словно щенок, буквально наступая ей на пятки.

— Что она сказала? Я старалась говорить тихо, чтобы мама не услышала, как мы говорим о ней.

Не в силах унять дрожь, побледневшая Розалин никак не могла прийти в себя после случившегося. Ее шатало, и все же она упорно шагала в кухню, не выпуская из рук большой поднос.

— Ну же? — не отставала я от Розалин.

— Что «ну же»?

— Что у вас там был за шум? — спросил Артур.

— Что она сказала? — спросила я.

Округлившимися ярко-зелеными глазами, в которых полыхал огонь, Розалин посмотрела на Артура, потом на меня. Зрачки у нее стали совсем крошечными.

— Упал поднос, — ответила она Артуру и обернулась ко мне: — Ничего.

— Зачем вы лжете?

Розалин изменилась в лице. Оно вдруг стало таким злым, что мне сразу же захотелось взять свои слова обратно; виновато мое воображение, это я виновата, требовала внимания… не знаю. Я совсем запуталась.

— Простите, — запинаясь, произнесла я. — У меня само выскочило. Просто мне показалось, что она что-то сказала. Это все.

— Она сказала «спасибо», и я сказала «пожалуйста». Но я помнила движение маминых губ.

— Она сказала «извини», — проговорила я, даже не успев подумать о том, чтобы промолчать. Розалин замерла. Артур оторвался от газеты.

— Она была виновата? В чем? — спрашивала и спрашивала я, переводя взгляд с Артура на Розалин и с Розалин на Артура. — Почему она извинялась?

— Не знаю, — тихо произнесла Розалин.

— Артур, вы должны знать. — Я не сводила с него взгляда. — Это имеет для вас смысл? Почему мама извинялась?

— Полагаю, она считает, что стала для нас обузой, — вмешалась Розалин. — Но это неправда. Мне совсем нетрудно готовить для нее. Никакого беспокойства.

— А! Артур едва удерживался, чтобы не сбежать из кухни, и как только он ушел, все стало как всегда.

Я решила, что осмотрю гараж, когда Розалин не будет дома, но, чтобы она ушла, надо было сделать вид, будто мне этого совсем не хочется. В таких случаях она, как правило, забывала о своей подозрительности.

— Можно мне помочь вам и отнести что-нибудь в бунгало?

— Нет, — раздраженно буркнула Розалин, все еще злясь на меня.

— Все равно спасибо, Тамара, — немного погодя проговорила она, и я очень удивилась.

Розалин положила на стол свежеиспеченный черный хлеб, яблочный пирог, горшочек с чем-то мясным и несколько мисок фирмы «Таппервер»[51]. Этого хватило бы на неделю.

— Кто там живет?

Ответа не последовало.

— Ну же, Розалин. Я понятия не имею, что с вами было прежде, но ведь я не из гестапо. Мне шестнадцать лет, и я любопытствую, потому что мне совершенно нечем занять себя. Возможно, там живет кто-то, с кем я могла бы поговорить, не доведя его до смерти.

— Моя мать, — в конце концов произнесла Розалин.

Я ждала продолжения. Моя мать сказала, чтобы я не лезла в чужие дела. Моя мать сказала, чтобы я всегда носила нарядные платья. Моя мать сказала, чтобы я никому не открывала тайну ее яблочного пирога. Моя мать сказала, что секс — это плохо. Но ничего такого не последовало. Мать Розалин. Ее мать живет напротив, через дорогу.

— Почему вы не рассказываете о ней?