Видимо, она сделала это без ведома Рэя. Ларс был уверен: Рэй смирился с тем, что его решение по поводу детей было окончательным. Ведь он и раньше говорил, что не испытывает интереса к созданию семьи. Он никогда не говорил ничего иного.

– Разве я говорил что-то иное? – сказал он Рэю и при этом чуть ли не голос повысил, что было категорически не в его правилах. Он не мог состоять в отношениях, если они отравлены такой унизительной пошлостью, как споры на повышенных тонах. Его дрожь пробирала от одной только мысли об этом. И Рэй это знал.

– Ничего иного ты не говорил, – спокойно ответил Рэй, ничуть не повышая голоса. – Ты всегда был со мной честен. Я этого не утверждаю. Видимо, я просто надеялся, что ты передумаешь.

Сара, сплошная невинность и искренность, предложила им помощь с усыновлением. Семья Рэя была такой либеральной, славной и любящей. Это ужасно раздражало.

Эта затея отвращала Ларса, в буквальном смысле вызывала отвращение. «Господи боже, нет, конечно, – сказал он сестре Рэя. – Нет… категорически». Страшно представить, сколько этой искренней любви ему придется выносить, если они возьмут ребенка. Эта мысль приводила его в ужас, душила. От этого будет никуда не деться. Все эти семейные обязанности! А мать Рэя будет вечно плакать.

Этого не будет. Никогда. «Из ниоткуда рождается разум».

Дзенский коан. «Дай мне силы».

Если Рэй хочет быть отцом, то не следует ли Ларсу отпустить его? Пусть станет им с кем-то другим. Но разве не Рэю самому это решать? Если Рэй не может жить без детей, то он свободен уйти. Они не зарегистрированы. Дом записан на них обоих, они оба финансово независимы, они достаточно разумны, чтобы уладить все это миром. Очевидно, Ларс сможет получить справедливую долю имущества.

Неужели это и был единственный возможный путь? Неужели их отношения зашли в безвыходный тупик, потому что так или иначе одному из них приходится идти на невероятную жертву? Чья жертва тяжелее?

Но ведь Рэй перестал спрашивать! Он согласился. Ларс чувствовал, что Рэю нужно от него что-то еще. Что? Разрешение уйти? Он не хотел, чтобы Рэй уходил.

Что-то мелькнуло на небе. Да бога ради, это же падающая звезда. Как Маше это удалось? Ларс услышал, как все выдохнули при виде этого чуда.

Он закрыл глаза и вдруг понял, откуда знает крупного мужика слева. Он пожалел, что Рэя нет рядом и он не может сказать: «Я вспомнил, Рэй, вспомнил!»

ДЖЕССИКА

Писательница Фрэнсис Уэлти, которая лежала на соседнем с Джессикой коврике, крепко спала. Она не храпела, но Джессика чувствовала по ее дыханию, что она спит. Джессика подумала, не толкнуть ли ее легонько ногой. Она ведь только что пропустила падающую звезду.

Но, поразмыслив, Джессика решила не будить ее. Ночь в самом разгаре. Людям ее возраста требуется сон. Если мать Джессики плохо спала ночью, то утром с мешками под глазами была похожа на персонажа из фильма ужасов, хотя и смеялась, когда Джессика пыталась научить ее пользоваться соответствующим косметическим средством. Не обязательно же иметь такой чудовищный вид. Просто глупо. И если отец Джессики оставил мать ради свой секретарши, то матери некого винить, кроме себя самой. Средство для замазывания синяков под глазами изобрели не просто так.

Джессика повернула голову и посмотрела на Бена, лежащего с другой стороны. Он смотрел на звезды остекленевшим взглядом, словно решал загадки дзен-буддистов, хотя на самом деле, вероятно, считал оставшиеся часы, по истечении которых он выберется отсюда и сядет за руль своей драгоценной машины.

Он повернул голову и подмигнул ей. Отчего-то ее сердце вспорхнуло, как у школьницы, которой на уроке подмигнул ее возлюбленный.

Бен снова перевел взгляд на звезды, а Джессика прикоснулась пальцами к лицу. Она подумала, не выглядит ли ее лицо плохо в лунном свете. Времени, чтобы положить на кожу основу, у нее не было. Их вытащили из кровати. Они вполне могли заниматься сексом, когда эта девица ворвалась в комнату, правда постучав тихонько, но не дождавшись разрешения войти. Она появилась с фонариком в руке и принялась светить им прямо в глаза.

Они не занимались сексом. Бен уже спал, а Джессика лежала в темноте рядом и не могла уснуть. Ей так не хватало ее телефона – словно ампутировали какой-то жизненно важный орган. Когда дома ее одолевала бессонница, она брала телефон, просматривая «Инстаграм» и «Пинтерест», пока усталость не брала свое.

Она посмотрела на алые ногти на пальцах ног в лунном свете. Будь с ней сейчас ее телефон, она бы сфотографировала свои ноги вместе с ногами Бена и затегала фото как-нибудь вроде #звездомедитация, #лечебныйпанс, #чтотакоекоан, #мывиделипадающуюзвезду, #какзвучитхлопокоднойрукой.

Благодаря последнему хэштегу она бы выглядела интеллектуальной и высокодуховной, подумала Джессика, а это хорошо, потому что нужно остерегаться, чтобы твой круг общения не посчитал тебя поверхностной.

Она не могла отделаться от чувства, что если не зафиксирует это мгновение на телефон, то на самом деле его вовсе и нет, оно не имеет значения, не является реальным. Она понимала, что это иррационально, но ничего не могла с собой поделать. Она в буквальном смысле чувствовала себя плохо без своего телефона. У нее явно зависимость. Ну, все же это лучше, чем зависимость от героина, хотя теперь никто толком не знает о последнем наркотическом предпочтении сестры Бена. Она любила смеси.

Джессика иногда спрашивала себя, не сводятся ли все их проблемы к сестре Бена. Она всегда присутствовала – большая черная туча на их голубом небе. Потому что, откровенно говоря, о чем им было еще беспокоиться, кроме Люси? Не о чем. Они были бы счастливы, как никто другой. Где они совершили ошибку?

Джессика с самого первого дня была так осторожна. Какую там глупость говорила ее мать? «Ах, Джессика, дорогая, такие вещи могут погубить человека».

Она сказала это, нахмурив лицо, в день, который должен был бы стать самым феерическим в ее жизни. Этот день расколол ее жизнь на две части.

Это случилось два года назад. Вечером в воскресенье.

Джессика забежала домой после работы только на минутку, потому что хотела успеть в 6:30 на занятия в велотренажерном зале. Она влетела на кухню с ее уродливыми виниловыми столешницами, собираясь набрать воды в бутылку, и увидела Бена – тот сидел на полу, прислонившись спиной к раковине и расставив ноги, и безвольно держал телефон в руке. Он был смертельно бледен, с остекленевшими глазами. Она присела на пол рядом с ним, едва дыша, едва в состоянии говорить. Первая мысль, которая пришла ей в голову, была: «Кто? Кто?» Первая ее мысль была, конечно, о Люси. Сестра Бена каждый день играла со смертью. Но что-то говорило ей: это не она. Бен казался слишком потрясенным, а смерть Люси ни для кого не стала бы шоком.

– Ты помнишь, как мама прислала нам эту открытку? – спросил он.