Тони никогда не забудет катастрофическую ясность следующего мгновения.

Последние двадцать лет он жил как в тумане – и вдруг проснулся. Он помнил, как метались его мысли по дороге домой. Как лихорадочно работал его мозг. Он должен был действовать. И немедленно. Он не может провести недолгое оставшееся ему время за работой и смотрением телевизора. Но что ему делать?

И он вбил в строке поиска: «Как изменить?..» «Гугл» закончил за него: «Как изменить мою жизнь». Ему выпал триллион предложений – от религии до книг по самопомощи. Тут он нашел и статью о лечебных пансионатах. Первым номером в списке стоял «Транквиллум-хаус».

Десятидневное очищение. Что может быть в этом такого уж трудного? Он много лет не брал отпуска. Он возглавлял консультационную фирму по маркетингу товаров для спорта и принял одно из нескольких удачных решений в жизни, когда взял на работу в качестве администратора Пиппу. Она была лучше, чем он, практически во всем.

Он сбросит вес. Возьмет себя в руки. Составит план действий. На пути из аэропорта он пребывал в оптимистическом настроении.

Если бы только в последний момент ему не пришло в голову пополнить аварийный запас. Тони уже свернул к «Транквиллум-хаусу», но все же повернул назад и поспешил в ближайший городок, где видел винный магазин, обслуживавший пассажиров в машинах. Он купил всего лишь упаковку из шести бутылок светлого пива, пакетик чипсов и крекеры. Что плохого в крекерах, черт побери?!

Если бы не этот идиотский маневр, он никогда не увидел бы психопатку на обочине дороги. Он решил, у нее что-то случилось. Иначе с какой стати стоять на обочине, вопить и молотить по кнопке гудка? Когда она открыла окно, Тони увидел ее лицо. Выглядела тетка серьезно нездоровой. Неужели менопауза доставляла ей столько хлопот? Или эта женщина просто страдала ипохондрией? Может, ипохондрия ее и доконала. Когда он выберется отсюда – спросит у сестры.

Теперь она выглядела совершенно нормальной и здоровой. Если бы Тони не видел ее на обочине, то решил бы, что она одна из тех супермамочек – живчик с горящими глазами, – которые скакали вокруг своих детей, как лабрадоры, в те времена, когда его дети учились в школе.

Она его как бы напугала. После разговора с ней Тони чувствовал себя полным идиотом. Она вызвала в памяти давно забытое воспоминание об унизительном происшествии в детстве. Он очень любил одну из своих старших сестер, и что-то случилось – он что-то сказал или сделал, теперь уже и не вспомнить толком, – но это было как-то связано с месячными и тампонами, что-то, чего он не понимал в свои тринадцать лет, что-то невинное и пустяшное, что, как тогда казалось, могло потрясти устои мира.

Теперь ему стукнуло пятьдесят шесть. Он стал дедом! Он три раза присутствовал при родах жены. Его уже ничуть не смущали темные тайны женского тела. Но психопатка на обочине вызвала у него ощущение, будто он снова стал мальчишкой.

Тони встал, взволнованно оттолкнув стул. До обеда оставалось еще два часа. Их требовалось чем-то заполнить. Дома часы между работой и сном проходили в пивном тумане, за едой и перед телевизором. А здесь он не знал, куда себя деть. Эта комната казалась слишком маленькой. Повсюду он натыкался на всевозможные глупые безделушки. Вчера он повернулся и сшиб с приставного столика вазу. Она разбилась, он громко выругался, и тот, кто находился в соседней комнате, мог его услышать. Тони надеялся, что ваза не старинная.

Он оперся на перила балкона и принялся разглядывать пейзаж. В тени дома он заметил двух кенгуру. Один из них прихорашивался, выворачивался очень по-человечески, чтобы почесаться. Другой стоял неподвижно, уши начеку. Казалось, он высечен из камня.

Тони увидел аквамариновое сияние громадного бассейна в форме почки. Может, пойти искупаться? Он не мог вспомнить, когда купался в последний раз. Когда дети были маленькими, пляж играл в его жизни огромную роль. Он много лет подряд по воскресеньям возил всех своих сорванцов учиться безопасному серфингу. А вот три его светлокожих внука, вероятно, никогда за свою грустную маленькую голландскую жизнь не ловили волну.

Он вытащил из сумки трусы, стараясь не думать о незнакомых руках, ощупывавших его одежду в поисках контрабанды, о глазах, которые видели его выцветшее нижнее белье. Давно пора было купить новое.

Раньше одежду ему покупала жена. Потом, годы спустя, когда они уже развелись, оказалось, что это одно из многих-многих дел, которые она делала, чувствуя, что он принимает его как должное. Он ни разу не поблагодарил ее. Да? Неужели так и было? Господи! А если и так, то зачем ждать двадцать два года, чтобы сказать ему об этом? Почему не сказать сразу же, что он неблагодарная свинья, чтобы он не чувствовал себя худшим из людей в мире, когда сидел напротив психолога на консультации для пар столько лет спустя? Тони стало так стыдно, что он в буквальном смысле не мог говорить. Как выяснилось, это один из примеров того, что он «замкнулся в себе», «эмоционально отдалился», «срал на все с высокой колокольни», – и все это продолжалось до тех пор, когда он уже вовсе не «срал», а, онемев, подписывал бумаги.

Какой фразой описывала его жена? Словно видела в этом что-то забавное? «Незрелое человеческое существо». Она даже сказала об этом консультанту.

Несколько месяцев спустя после того визита к психологу ему пришло в голову, что за время супружества он делал много всякого разного, и никто его за это не благодарил, не выражал признательности. Незрелое человеческое существо терпели ради того, чтобы заправлять ее машину. Он нередко спрашивал себя, уж не думает ли она, что у машины есть какой-то механизм самонаполнения. Он раз в год отвозил ее машину на сервис. Заполнял бумаги на возврат уплаченных ею налогов.

Может быть, они оба принимали друг друга как должное? А разве тот факт, что супруги принимают друг друга как должное, не является одним из плюсов брака?

Но к тому времени было уже поздно.

После развода прошло пять лет, и это были пять лучших лет жизни его бывшей жены. Она снова обрела свое истинное «я». Она жила сама по себе, ходила на вечерние курсы, а на уик-энды выезжала куда-нибудь с компанией счастливо разведенных женщин. Они даже приезжали в такие места, как этот пансионат. Его бывшая ходила на «ежедневные медитации». «И сколько тебе нужно медитировать, чтобы все встало на свои места?» – спрашивал Тони, а она так закатывала глаза, что он удивлялся, как зрачкам после такого удается вернуться на место. Если она говорила с Тони, то в такие дни у нее прекращалось глубокое дыхание. Если подумать, то вид у нее был такой, будто она дышала через соломинку.

Тони натянул на себя широченные шорты.

Господи боже!

Они, вероятно, сильно сели. Вероятно, он неправильно их стирал. В холодной воде. Или в горячей воде. Не в той воде. Он изо всех сил натянул ткань, просунул пуговицу в петельку.

Готово. Только дышать невозможно.

Он кашлянул, и пуговица, отскочив, покатилась по полу. Он громко с недоумением рассмеялся и опустил взгляд на свой громадный, раздувшийся живот. Он, казалось, принадлежал кому-то другому.