Монти остановился на полпути и отвернулся. Он видел, как они смотрели друг на друга, как залилось краской лицо его босса. Он слышал нежный, воркующий смех Саманты, видел, как она шагнула в объятия Джона Томаса Найта, словно к себе домой. Сердце его заныло, напомнив о том, что потерял он сам.

— Эй, Тернер, — окликнул помощника Джон Томас, видя, что тот повернулся уходить. — Сейчас не время проявлять застенчивость. К тому же я знаю Сэм: от этого она разойдется еще больше. Давай-ка помоги нам. Надо разгрузить мою патрульную машину, чтобы можно было на ней ехать на работу.

Монти кивнул и, отдав Саманте ключи, нагрузился сумками и двинулся вверх по лестнице впереди шерифа и его дамы.

— Чей это грузовичок? — спросил Джон Томас, указывая на старый черный пикап, стоявший в дальнем конце двора под высокой сосной.

— Официантки из кафе Мэрили, что на выезде из Коттона. Мэрили приняла ее на работу и одолжила машину, пока та не заработает денег, чтобы уехать домой. Ее бросил какой-то водитель-дальнобойщик. Просто стыдно, как обходятся с некоторыми женщинами. Зовут ее Клаудия или что-то в этом роде. Она вам вовсе не помешает, так как работает в вечернюю смену и отсыпается днем.

Джон Томас засмеялся.

— Кажется, я знаю, о ком ты говоришь, но, может, ты еще знаешь, сколько ей лет, откуда она и все такое прочее? Сдается мне, ты знаешь о ней все.

Монти вспыхнул и ухмыльнулся, но к тому, что уже сказал, ничего добавить не мог.

— Я взял ключи, как вы просили, — сказал Монти, когда они подошли к двери их квартиры. — Сейчас поставлю сумки и открою.

Дверь распахнулась с легким скрипом.

— Немного смазать, и все будет в порядке, — объяснил он и отвернулся, не в силах смотреть на радостное лицо Саманты.

Сэм заинтересовало, почему помощник шерифа разглядывает ее, когда думает, что она не смотрит в его сторону.

Она не могла сказать точно, но чувствовала, что во взгляде Монтгомери Тернера было что-то очень печальное.

— Ух ты! — Она обошла комнаты, рассматривая все вокруг и заглядывая во все углы. — Невероятно!

— Знаю, что это не высший класс, — ответил Джон Томас. — Но ведь это всего лишь временное жилище.

— Нет, — отозвалась она. — Ты не понял. За все это добро в Лос-Анджелесе можно получить целое состояние. Мебель в стиле конца тридцатых — сороковых годов пользуется там сейчас бешеной популярностью.

Монти попытался сдержать улыбку, но смешок Джона Томаса был слишком заразительным.

— Ты это серьезно? — спросил Джонни, удивленно оглядывая дряхлую мебель и другие предметы обстановки.

— Какие шутки! Ты ведь знаешь, каковы богачи. Им хочется иметь то, чего они не могут или не в силах заполучить.

— Если так, то это довольно глупо, — не сдержавшись, выпалил Монти. — Я физически не в состоянии рожать детей и у меня еще не было сердечных приступов, но честно, друзья, я не страдаю бессонницей от отсутствия и того и другого.

Саманта рухнула на диван с высокой спинкой, закрыв лицо руками, и расхохоталась. Каждый раз, когда она поднимала глаза и взглядывала на молодого помощника шерифа, стоявшего с застенчивой усмешкой на губах, ее начинал сотрясать новый приступ хохота.

Джон Томас только покачал головой и вышел за оставшимися вещами. Ему было все равно, из-за чего или из-за кого она так смеялась, но он был ужасно рад видеть Сэм счастливой.

Некоторое время спустя, когда все пожитки были занесены в квартиру, Саманте вручили ключи и деньги для покупок, и она осталась одна.

Но на этот раз, как ни странно, Саманта не чувствовала страха. Может быть, уверенности в себе ей придавало то, что офис шерифа находился всего в двух кварталах от графского дома. А может быть, оттого, что, будучи горожанкой до мозга костей, она испытывала обманчивое успокоение, выглядывая из окна и видя дома и людей. Независимо от причины Саманта знала, что теперь, что бы ни случилось, она будет ко всему готова.

За прошедшие после переезда несколько дней стало ясно, что ни Саманта, ни Джон Томас не смогли научиться ждать. Иногда ей казалось, что они перехитрили убийцу, перебравшись в Раск, но потом неотвратимо приходило чувство, что она просто поменяла одну тюрьму на другую. А Джон Томас озабоченно следил за тем, как сдают у Саманты нервы. С каждым днем ее наигранная улыбка становилась все напряженнее, все растеряннее. Когда же Джонни пытался поговорить с ней, она разворачивалась и выходила из комнаты. Единственной частью их отношений, не пострадавшей от изнурительного ожидания, оставались долгие ночи любви. В тот день, как и во все другие, с тех пор как начался этот кошмар, он сидел за своим столом перед внушительной стопкой документов, требовавших внимания, и пытался сосредоточиться. Его мысли все время возвращались к другим обитателям дома, в котором поселились они с Самантой. Хотя все четыре квартиры были сданы, их владельцы редко оказывались дома все вместе в одно и то же время.

Официантка Клаудия работала с трех дня до одиннадцати вечера и не принималась в расчет в его размышлениях. Она здесь проездом и уедет, как только накопит денег на билет домой.

А вот его помощник оказался самым загадочным персонажем. Джон Томас точно знал, что парень очень редко проводил ночи в своей квартире. После работы его машины никогда не было видно на стоянке, а окна в его квартире всегда были темными.

Услышав голос Монти в глубине комнаты и затем тоненькое хихиканье Кэрол Энн, шериф улыбнулся. Не следовало удивляться, что Монтгомери Тернер не спит в одиночестве. Он молод и, кажется, свободен.

Но Джона Томаса удивляло другое. Если Монти именно таким образом проводит свое свободное время, то почему он не появляется на работе с мешками под глазами, улыбающийся? Почему он выглядит вместо этого грустным и подавленным?

Значит, он спит в кровати какой-нибудь женщины. Подумаешь, большое дело, сказал себе Джон Томас и взялся за другую папку на своем столе. Но любопытство в отношении обитателей старого дома продолжало бередить его душу. Ведь Джонни был прирожденным полицейским детективом.

Что до молодой пары, занимавшей квартиру напротив его помощника, то их жизнь в общем-то была открытой книгой. Их семейная жизнь была такой короткой, что слово «новобрачные», написанное белым обувным кремом на заднем стекле их машины, не успело стереться до конца. А глядя на вздымающийся живот молодой женщины, нетрудно было сделать вывод, что они едва успели к алтарю до рождения их первого ребенка.

Джон Томас отшвырнул ручку, закинул ноги на стол, заложил руки за голову и невидяще уставился в потолок. «Если бы семья Саманты не уехала из Коттона, она была бы там, когда я приехал в увольнительную. Может быть, тогда ее отец увидел бы, что мне можно доверять. Может быть, тогда он…»

Джонни закрыл глаза и тихо выругался. Даже одна мысль о Саманте и о женитьбе, о детях вызывала боль.