– «Тэбешки»! Никак Латыпов со товарищи прибыли? Не ошиблись координатами, надо же!

Тарасов и Мачихин побежали к аэродрому. Если так можно назвать расчищенную полосу в полторы сотни метров шириной и восемьсот метров длиной. Руками расчищенную, между прочим, помороженными руками саперов, комендачей и всех остальных, кто боевое дежурство не нес. В том числе и легкораненые. Сначала раскидали снег, а затем, накинув веревки на бревна, волокли их по взлетно-посадочной полосе, утрамбовывая снег. Адская работа! Зато сейчас «ушки» садятся легко, и даже особо смелые пилоты на «тэбэшках» умудряются приземляться на пятачок.

Но сегодня пилоты этих трех самолетов не рискнули. Два из них снизились до ста метров, и вниз полетели грузовые контейнеры с привязанными оранжевыми лентами. А третий кружил поодаль. Когда транспортники «отбомбились», третий зашел чуть выше. И над базой бригады раскрылись три парашюта. Хорошо, что ночь была безветренной…

А через час началось совещание комсостава соединения.

– Доложите обстановку, Тарасов! – с места в карьер взял Латыпов.

– На данный момент бригада потеряла пятьсот девять человек обмороженными ранеными. Из них эвакуации требуют двести тридцать семь человек. Убитых и пропавших без вести около трехсот…

– Что значит «около», подполковник? У вас что, учет потерь не ведется?

– Точный подсчет пока невозможен, товарищ полковник! Бригада постоянно ведет боевые действия, и потери несем ежечасно. И больше всего от холода и голода. Пятьсот раненых было на утро. Сейчас я не могу сказать, сколько из них переживет эту ночь и сколько к ним прибавится к утру.

– Значит, вы уже потеряли треть бригады, Тарасов! Бесполезно и бесцельно! Почему не обеспечиваете себя продуктами, как было запланировано штабом фронта? От вас только слезные радиограммы о помощи! У вас тут благородные девицы или советские десантники?

Тарасов опять начал закипать, но смог сдержаться. Лишь зло крикнул:

– Адъютант! Шашлыка принеси. Три порции. Гостям. Они с дороги устали! И чай организуй!

– Ну вот – шашлыком балуетесь, товарищ подполковник! – засмеялся Латыпов, но тут же посерьезнел. – Почему срываете график операции?

– Из-за этого… – кивнул Тарасов на побагровевшего Гринёва. – С ним только в городки играть. Воевать Гринёв не умеет. Бригаду свою проср…

– Выбирай выражения, Тарасов! – вскочил Гринёв и стукнул кулаком по столу.

– А ты лучше мне объясни, где вы шлялись? И почему за твое разгильдяйство должны отвечать мы? – Тарасов тоже вскочил.

Злыми взглядами два комбрига буравили друг друга. Первым отвел взгляд все же Гринёв:

– Я не обязан перед тобой отчитываться!

Тарасов заорал на него:

– А ты перед моими бойцами лучше отчитайся, сволота!

– Что?? – взревел Гринёв и схватился за кобуру.

Назревавшей драке помешал Латыпов:

– Смирно! – рявкнул он, тоже вскочив. – С таким настроением воевать нельзя. Вы погубите и операцию, и бойцов, и друг друга. Приказываю! Прошлое забыть до возвращения домой. Будем разбираться там – кто виноват и что делать. Вольно.

Дождавшись, когда Гринёв и Тарасов сядут, продолжил:

– Эвакуацию я обеспечу, со снабжением вопрос тоже решим. Теперь будем думать над операцией по захвату Доброслей.

– Товарищи командиры, разрешите? – В шалаш вошел адъютант. Перед каждым из гостей поставил крышку от котелка. На каждой крышке лежал прутик с нанизанным мясом, сочным, шипящим – только что с огня.

– Ну вот, а вы говорите… – улыбнулся Латыпов. Взял прутик, поднес ко рту… И тут на его лице возникла гримаса недоумения. А потом, почти мгновенно, он брезгливо поджал нос:

– Что это?

– Шашлык, товарищ полковник.

– Он же, он же…

– Слегка подтухший. Это мясо с павших прошлой осенью лошадей.

И полковник Латыпов, и Решетняк со Степанчиковым положили мясо обратно. И только тут Латыпов увидел, что и Шишкин, и Гриншпун, и Мачихин, не говоря уже об адъютанте и радистах, сидевших в углу тихо, как мыши, стараются не смотреть на воняющий «шашлык десантника». Только непроизвольно сглатывают слюну.

– Чай, пожалуйста, – бесстрастно сказал адъютант, поставив три кружки со странным зеленым напитком, – это сосновый. Есть еще еловый, но этот мягче. Не так смолой отдает. Врачи говорят, от цинги помогает. Так что вы угощайтесь.

Латыпов посмотрел на своих майоров. Кивнул. Те поняли его без слов.

И стали выкладывать из вещмешков богатство – консервы, хлеб, чай, даже круг колбасы.

– Давайте-ка перекусим, товарищи командиры, а потом продолжим. Старший лейтенант! Забери… это! – кивнул полковник на «чай» и «шашлык». Адъютант кивнул.

Через несколько минут стол был накрыт. Жестом фокусника Латыпов достал из своего мешка бутылку коньяка «Двин»:

– Опля! Думаю, не помешает! А только поспособствует… Между прочим, сам комфронта послал!

Совещание шло почти до утра. Утрясали мельчайшие элементы операции. Еще бы… Там, в Доброслях, находился штаб всей окруженной группировки врага. Сам генерал Брокдорф со всей своей поганой свитой! Если операция удастся – паника гитлеровцам обеспечена! И наши войска наконец-то додушат фрицев в Демянском котле!

И, главное, чтобы гарнизон в Малом Опуеве выдержал…

* * *

А в Малом Опуеве гарнизон сержанта Фомичева готовился к очередной атаке фрицев. Пятой. Или шестой?

Фомичев со счета сбился, честно говоря.

Прошло уже четыре дня с того, как десантники выбили немцев из деревни и обустроили тут базу для тяжелораненых.

Бабы разобрали их по домам. Раненые отлеживались в тепле, обмороженные оттаивали с помощью женской ласки – материнской ласки. Пацанам было по восемнадцать-девятнадцать лет, а в деревне жили, в основном, солдатки да матери солдат. Мужиков-то еще летом забрали. А прошлой осенью вся молодежь – ровно по наитию – ушла на восток. Вместе с колхозным стадом.

Вот еще бы кормежка нормальная была бы…

Да где там!

Картошка, свекла да капуста. Вот и весь рацион.

Немцы еще в декабре забрали со дворов всю неэвакуированную живность. Куриц там, коз…

Только Тоньке-агрономше немецкий офицер оставил корову. Мол, больная та корова, сказал. А сам поселился у нее дома.

– Значица, приехали оне. На двух машинах, больших таких. И телеги три. Ходють по дворам, собак стреляют, кошек пинают. А курам башки сворачивают, и в телеги. Коз тоже стреляют, и в кузовы. А мы что, кричим, ругаемся, а они тока ржут в ответ да пинаются. Нюрка как бросится на ахфицера, у нее ж детей пять штуков, солдат ихний – хлоп из ружжа. Нету Нюрки. Детишек-то мы разобрали по хатам. А они собрали мясо и уехали. Вечером вернулися. Ахфицер к Тоньке пошел жить. К солдатке-то… Тьфу!