Риварес с трудом разжал губы.

– Не могу сказать в точности – что-нибудь от двухсот до трехсот.

– А нас девять, – произнёс Маршан, глядя на Гийоме. – Всего лишь девять. Так как же, мальчики?

Все молчали. Рене заговорил первым, голос его от подавленного раздражения звучал глухо.

– Так как полковник возложил на меня ответственность за соблюдение мер предосторожности, я хотел бы узнать, чего именно нам следует остерегаться. Может быть, господин Риварес, ознакомит нас с обычаями хиваро?

Переводчик медленно перевёл взгляд с Рене на Маршана, и все трое поняли, что могут положиться друг на друга. Потом он заговорил очень отчётливо, не заикаясь:

– Я думаю, нам не следует попадаться им на глаза. Как можно меньше шуметь. Ни в коем случае не стрелять. Но главное – избавиться от этой птицы, пока её не увидели носильщики, – он указал на сокола, которого принёс Лортиг.

Гасконец вспыхнул.

– Избавиться от этого сокола? Я собираюсь сделать из него чучело. Это неизвестный мне вид и…

– Зато мне он, кажется, известен, – сказал, нахмурившись, Маршан и повернулся к Риваресу. – Это, верно, один из священных соколов? Какой это вид – каракара?

– Нет, хуже, это акауан.

– Змееед?

– Да. Вы знаете, что нас ожидает, если что-нибудь случится с одной из их женщин?

Маршан присвистнул, разглядывая пёстрое оперение птицы, затем посмотрел на спокойное, сосредоточенное лицо Рене.

– Видите ли, с этой птицей связано много всякого волшебства. Она защищает племя от змей, приносит вести от умерших и околдовывает души живых женщин: у них начинаются судороги, и они умирают – от истерии. Это передаётся от одной к другой, и начинается что-то страшное.

– Какой бред!.. – перебил Лортиг. – Я должен уничтожить мою собственность, потому что у господина Ривареса шалят нервы, а доктор верит в бабьи сказки… Мартель! Я…

Рене, не говоря ни слова, встал, поднял птицу и вынес её из палатки. Взбешённый Лортиг рванулся за ним, но мягкая рука схватила его так, что у него на запястье остались синяки, и, несмотря на сопротивление, заставила снова сесть.

– Вот так-то лучше, – заключил Маршан тоном, каким говорят с трехлетними детьми.

– Что вы сделали с птицей? – закричал Лортиг, когда Рене вернулся.

– Привязал ей на шею камень и бросил в реку. Весьма сожалею, но другого выхода не было.

– Господин Мартель, – задыхаясь от злости, проговорил Лортиг, – я требую удовлетворения!

– Я не дуэлянт, – отвечал Рене, – и если вы недовольны, объясняйтесь с полковником. Я только выполняю его распоряжения.

– К тому же, – добавил необыкновенно кротким голосом Маршан, – любой, кто выстрелит на этой неделе из ружья, рискует сам получить пулю в лоб. Я тоже не дуэлянт. – И он задумчиво поглядел на пистолет, висевший у него на поясе. Лортиг, побледнев, встал с места.

– Предлагаю докурить наши сигары на свежем воздухе. Я привык к обществу благородных людей, а не бродячих авантюристов и трусов.

Гийоме, Штегер и де Винь вышли вслед за Лортигом. Бертильон в нерешительности медлил. На пороге де Винь обернулся и с укором бросил:

– Ты что же? Остаёшься?

И Бертильон, кинув на Маршана виноватый, беспомощный взгляд, последовал за остальными.

– Сборище идиотов, – проворчал Маршан и зевнул, словно его клонило ко сну.

– Так вот, детки, – деловито продолжал он, – лагерь остался на нас троих. Ночью будем дежурить по очереди. Носильщики не в счёт – они попадают в обморок от одной тени хиваро. Полковник к утру вполне оправится – должно быть, лёгкий приступ подагры. Вам, Мартель, лучше взять Бертильона под крылышко. На самом деле он неплохой паренёк, это все ребячество да плохие друзья. Вырвите его из-под влияния Лортига. Как вы думаете…

Рене возмущённо перебил его:

– Не спрашивайте меня, доктор! Я только одно думаю: что меня окружают свиньи.

Риварес, горько усмехнувшись, поднял на него глаза.

– А какого чёрта вы ожидали? – огрызнулся Маршан. – Послушайте, хоть вы-то не валяйте дурака.

Его голос внезапно стал ласковым. Рене рассмеялся.

– Хорошо, дед. Постараюсь не валять.

На рассвете следующего дня Рене внезапно проснулся. Маршан тряс его за плечо. Гамак Лортига был пуст.

– Он ушёл, и с ним Бертильон. Они взяли с собой ружья. Рене и Маршан молча смотрели друг на друга.

– И Ривареса нет.

– Он дежурит. Им как-то удалось проскользнуть мимо него. Мартель…

– Да?

– Что вы сделаете, если эти двое опять принесут акауана?

– Утоплю птицу в реке. Что же мне ещё остаётся? Не могу же я следом за птицей утопить и их.

Маршан сурово посмотрел на Рене и, не говоря ни слова, пошёл в палатку начальника.

Через час любители ранних прогулок вернулись, положили ружья и сели завтракать. Дюпре подверг их строгому допросу, но оба твердили в один голос, что отправились на поиски бабочек, а ружья взяли с собой на всякий случай. Однако они о чём-то весело шептались с де Винем. Пока они пересмеивались, пришёл Риварес, бледный и расстроенный. Он не прикоснулся к еде и, казалось, не замечал направленных на него презрительных взглядов. Де Винь сказал, что Риварес «с перепугу позеленел».

Рене весь день занимался составлением карты. Ночью, когда он дежурил, к нему подошёл Дюпре.

– Идите спать. Я покараулю.

Рене отправился спать, размышляя, как это Маршану удалось добиться своего. Перед рассветом его разбудил чей-то шёпот. В ушах у него звучало слово «акауан», и он увидел, как из палатки неслышно выскользнула какая-то фигура. Он тут же вскочил, заподозрив, что вчерашние беглецы опять собрались тайком поохотиться. Но Лортиг мирно храпел рядом с ним. Пустовала постель Ривареса.

«Должно быть, эта проклятая птица мне просто приснилась», – подумал Рене и снова заснул.

За завтраком Риварес отсутствовал. Вдалеке глухо гремели барабаны.

– Наверно, танцуют, – заметил Лортиг.

Маршан ничего не сказал, но у него было такое лицо, что Рене вздрогнул, и ему почудилось, что теперь барабаны звучат как-то по-иному.

Дюпре вышел довольно поздно и был так бледен, что встретивший его у входа Штегер воскликнул:

– Что с вами, полковник? Вы больны?

Дюпре, не отвечая, прошёл в палатку.

– Господа, мы должны готовиться к нападению. Начальник носильщиков предупредил нас: вчера в лесу нашли подстреленного из ружья сокола акауана.

Полковник сделал паузу. Бертильон с пылающим лицом поднялся с места.