class="p1">Витёк гулко постучал в железные ворота. Во дворе с деланной злостью залаяла собака, где-то внутри загоготали гуси. Прямо какой-то Кустурица, подумал я.

— Кто там? — раздался женский голос с другой стороны ворот.

— К Мише по делу, — сказал Витя.

Дверь открылась. Перед нами стояла полная молодая цыганка в цветастом платке, черной юбке до земли и какой-то чудовищной ядовито-зеленой блузке. Она пытливо оглядела нас и, определив, что опасности мы не представляем, кивнула куда-то в глубь двора:

— Проходите, Миша сейчас выйдет.

Большой двор был вполне в стиле еще не снятых фильмов Кустурицы. Громадная собака, которая, завидев нас, приветливо замахала хвостом. Далеко не приветливые гуси. Дети, точное число которых невозможно было определить, играющие с разнообразным хламом, которым двор был буквально заполнен. Старая, если не сказать древняя цыганка, сидящая под тенью яблони в старом кресле и курящая сигарету в длинном мундштуке. Перед ней на журнальном столике — наполовину пустая бутылка «Столичной», тарелка с закуской — порезанные лук и сало, а также — облезлый белый кот, который стырил с тарелки кусок сала и с удовольствием его жевал. Цыганка ругала кота как минимум на двух языках — цыганском и русском, но никаких действий против него не предпринимала. Что касается кота, то он к ругани относился вполне философски — слушал, но продолжал жевать.

Меня терзали смутные сомнения — я сомневался, что в этом доме наберется сумма, на которую мы рассчитываем.

Мы только успели осмотреться, как из дома появился Миша — низенький коренастый парень лет двадцати пяти, в джинсах и футболке от нашей «фирмы».

— О, привет, пацаны, — зевая сказал Миша. — Чего расскажете?

— Здорово, Миша, — сказал Витёк. — Вообще, по делу к тебе.

— Ну, раз по делу, тогда пойдем в дом!

Цыганский дом изнутри мало чем отличался от двора. Многочисленные дети, играющие с хламом, наполовину пустая бутылка водки на столе, сетчатая кровать с грязным матрасом, несколько старых стульев, потертый красно-черный ковер на стене — так выглядел зал. Из кухни, отделенной от зала марлевой занавеской, доносился убийственный запах жареной рыбы.

Миша, со всем полагающимся гостеприимством, поинтересовался — не желаем ли мы выпить? Витя ответил, что нет, выпить мы не желаем. Миша поинтересовался, не хотим ли мы закусить (на столе из закуски был порезанный черный хлеб и трехлитровая банка с огурцами). Витя стоически отказался и от закуски тоже. Миша, раздав несколько легких подзатыльников резвящимся детям, освободил диван и широким жестом предложил нам присаживаться.

— Чего за дело? — спросил Миша.

— Помнишь, пару недель назад общались за часы? Ты говорил, что по сорок рублей можешь забрать оптом. Будешь брать?

— Что за часы? — в голосе Миши появился интерес. — «Монтана», что ли?

— Она, родимая! — лихо подтвердил Витёк.

Миша крепко задумался. Некоторое время он чесал затылок, смотрел в потолок и шевелил губами, чего-то прикидывая.

— На шестнадцать мелодий? Если на восемь, то и даром не нужно! На восемь — не возьму!

— На шестнадцать, ясный перец! — подтвердил Витя.

— Показывай! — скомандовал Миша.

Заветная «Монтана» была извлечена из школьной сумки и торжественно разложена на столе, на газете «Труд». Зал тем временем наполнился примерно десятком (точнее посчитать было сложно) Мишиных домочадцев в возрасте от пяти до восьмидесяти. Началось представление.

— Как-то тускло светят! — восклицал подвыпивший цыган средних лет, сверкая золотым зубом и источая немыслимый перегар. — Это у них батарейка садится, точно говорю! Батарейка!

— А запасные батарейки есть? — деловито спрашивал Миша. — А то в натуре — сядут и хрен найдешь потом.

— Батареек нету... — разводили руками мы.

— Ну вот, — расстроился Миша. — Как же их покупать без батареек? Давай, делай скидку на батарейки, хотя бы по трояку!

— Да не гони! — Витя был кремень. — Часы — муха не сидела! Только из Америки! Свежак!

— Давай мелодии слушать! Музыку! А ну тихо все! Будем музыку слушать!

Слушали музыку — внимательно и напряженно, даже с каким-то азартом. От прослушивания младшее поколение цыганской семьи пришло в феерический восторг и даже пустилось в пляс, старшее же изображало скепсис — опять им чего-то не нравилось.

— Вот эти и эти — тише играют! Еле слышно!

— Давай скидку делай! Они бракованные у тебя!

— Да нормально играют, все одинаково! — отбивались мы, но куда нам было тягаться с цыганами.

— А давай на жвачку меняться! Нам из Ужгорода жвачку подогнали фирменную. Хочешь восемь блоков жвачки? Как раз на четыреста восемьдесят выходит!

— Нет! — У нас просто голова кружилась от коммерческого напора аборигенов.

— Как нет? — удивлялся Миша. — Вы ее по рублю сдадите, за нефиг делать! Еще и пять сотен наварите почти, ты че?!

— Сам продавай! Их полгода продавать надо! — Витёк уже начинал злиться. — Нам наличные сегодня нужны!

— Слушай, — говорила дородная цыганка средних лет, — не хочешь жвачку — есть косметика, польская. Наборы, тени, помады! По нормальной цене вам посчитаем!

Витя кипел. Валерка трясся от беззвучного смеха.

— Давай выпьем! — потрясал початой поллитрой поддатый цыган с громадной бородой.

— Так, все! — терпение Вити определенно иссякло. — Миша, не трахай мне мозги, говори конкретно — берешь или нет?! Если нет, то другим сдадим, их по такой цене на барахолке заберут без базара.

— А скидка?!

— Да тебе уже сделали скидку! Сорок — роскошная цена!

— Ну хотя бы на четвертной подвинься с общей суммы!

— Из уважения! — строго сказала пожилая цыганка. — Мы вас уважаем — в дом пригласили, чарку налили.

Я хотел было возмутиться насчет чарки, но обнаружил, что на столе действительно стоят три наполненные водкой стопки.

— На чирик подвинемся, — проникся атмосферой Витя, но от водки категорически отказался. — Итого четыреста семьдесят.

— Ладно, договорились, — сказал Миша с отчаянием в голосе. И вдруг неожиданно добавил:

— И джинсы еще! В придачу! Вот такие же. — Он ткнул пальцем в собственные джинсы.

У несчастного Витька упала нижняя челюсть. Валерка, сволочь, ржал уже не стесняясь.

— Ты не охренел, Миша? Какая тебе придача? — поинтересовался пришедший в себя Витёк. — Джинсы отдельно, часы отдельно. Для тебя джинсы сделаем за стольник.

— Может на жвачку поменяем? — спросил Миша, давно уяснивший, что наглость — второе