Не знаю, была это еще одна влюбленность, а может, просто возраст такой, но мне хотелось и душевной, и интимной близости, хотелось казаться Соне самым авторитетным и лучшим. А вместо этого я был похож на придурка.

Тем летом я жил только в своем мире, где принадлежал лишь самому себе. Я полюбил быть один и искал укромные уголки. Иногда, сидя с пивком и сигаретой на углу около забора, где никто не шляется, я начинал задумываться, почему мне выпала именно эта чертова судьба. Для чего Бог это сделал? С какой целью он лишил меня родителей и швырнул в клетку? Я не понимал. Может, для того, чтобы я научился воспринимать ценности? Так я ни фига их не замечаю. А может, для того, чтобы, побывав в шкуре сироты, я мог дальше помогать таким детям, которые остались одни, как и я? Но ведь сначала мне самому надо найти свое счастье, как-то встать на ноги. А я не могу. Я все больше и больше хотел сдохнуть. Для меня вся моя жизнь стала загадкой, которую я не в силах был разгадать.

Первую и вторую смену в лагере в тот год я не сдружился ни с кем. Ходил-бродил сам по себе. Началась третья смена. Новый заезд детей. Напротив моей комнаты должны были заселить девочек, и я чувствовал какое-то предвкушение. Радовался, сам не зная чему. Я сразу же пошел знакомиться с девчатами, пока в мою комнату заезжали пацаны. Просто постучал в дверь – от волнения меня окатило жаром. В голове что-то начало колотиться в такт сердцу. Мне было стремно. И тут дверь открылась. Я замер, даже забыл, зачем я к ним стучался. На пороге стояла Соня.

– Это… Привет! А где вожатый? – как полный дебил, сказал я.

Соня рассмеялась:

– Привет! Значит, вот так ты собрался ко мне подкатывать?

– Вообще-то это не подкат, – я глупо упирался. – Меня зовут Гоша. Видимо, вы будете нашими соседками!

– А меня зовут Соня. Это хорошо, Гоша, что мы соседи. Будет, с кем побухать ночью! А вожатые все в автобусах, если они тебе реально нужны. Собирают остальных из нашего отряда.

Я вышел на улицу с дурацкой улыбкой на губах. Дул теплый июльский ветерок, мне вдруг стало хорошо. Все мысли были заполнены образом, который я встретил на пороге: светло-желтые волосы, овальное лицо, большие голубые глаза, немного припухшие, накрашенные красной помадой губы. На ногах ее были кеды, как будто только что купленные. Светло-синие джинсы подчеркивали тонкую талию и клевую задницу. Легкая хлопковая рубашка была расстегнута на три пуговицы, и виднелась маленькая, такая трогательная грудь. Мысли заскакали вперед – туда, где я, она, звездное небо и безумный секс на крыше нашего корпуса. Я пошел к своему месту у забора и закурил, все больше и больше распаляя свое воображение. Но оно мигом спряталось, когда подошла она.

– Гош, у тебя не найдется сигаретки? – передо мной стояла Соня.

– На, – я достал из пачки последнюю сигарету и с радостью протянул ей.

Иногда мне казалось, что мы курим только для того, чтобы было легче общаться. Просто подходить друг к другу и начинать разговор с вопроса о сигаретах. Ну и привычка, конечно. Она присела рядом со мной, прикурила и с наслаждением втянула в себя смертельный дым.

– Ты тут в первый раз или уже был здесь?

– Я здесь с первой смены, – я ей улыбнулся.

– Здорово! Значит, ты здесь, типа, все знаешь?

– Ну, получается, что так.

Мне захотелось приблизиться к ней и прикоснуться губами к ее бархатистой коже. Но я подумал, что это будет полным дебилизмом – облизывать ее, не спросив разрешения. Докурив сигареты, продолжали сидеть, как в немом кино. Она смотрела в небо, наблюдала, как плывут облака, и ее взгляд был пуст. А я сидел рядом и боялся признаться в том, что она мне нравится. Это было похоже на пытку. А пыток мне в жизни и так хватило. Я от них смертельно устал. Потом она вдруг взглянула на меня и тихо, но внятно проговорила:

– Знаешь, рядом с тобой мне настолько хорошо, как будто я знаю тебя много лет, – она удивленно посмотрела мне в глаза, – это так странно. У меня чувство, что тебе можно доверить все секреты и говорить искренне, не ожидая никакого подвоха. И ты все поймешь.

Я сидел, практически не двигаясь. Боялся ее спугнуть. Меня обрадовало то, что она произнесла, и я ждал продолжения. Она помолчала немного и снова заговорила:

– Понимаешь, не всем можно доверить свою жизнь, а тем более ее истоки. Но тебе почему-то хочется. Может, я полная идиотка или сошла с ума. Я тебя знаю всего несколько минут.

Выдержав небольшую паузу, она спросила:

– Ты, случайно, не из детского дома? – После этого вопроса мне стало не по себе. Я не знал, что ей ответить; то ли правду, то ли наврать. Но она могла вспомнить меня, кто-то в конце концов мог ей сказать. Лгать смысла не было. Успокоив себя, я произнес:

– Да. Я оттуда.

И назвал номер нашего детского дома.

– Ааа, знаю! – она обрадовалась. – Это вы отмутузили наших парней в зимнем лагере из-за того, что они сперли бухло из вашего чемодана?

– Именно! – гордо сказал я. И порадовался, что сказал правду.

– Слушай, а почему я тебя там не замечала?

– Не знаю, – я не стал рассказывать, что сам давно наблюдал за ней, почти влюбился, – наверное, потому что там я встречался с Кристиной из вашего батора и был занят только ею.

– Фууу! Божее, – она сморщила носик, – она такая шалава!

А потом вдруг спохватилась и сказала уже совсем другим тоном:

– Хотя кого я осуждаю? Сама такой же была.

– Почему ты о себе такого мнения?

– Потому что это правда.

И она стала рассказывать. Все началось с того, как Соня появилась на свет. Она была, как и почти все остальные баторские, нежеланным ребенком в семье. Мать родила ее в двадцать семь, вроде хороший возраст для детей, но ей было не до них: она была еще той «похотливой сучкой», как выразилась Соня. Гуляла налево и направо, изменяя Сониному отцу-алкоголику. После, поняв, что малышка мешает ей, болтается под ногами со своими вечными ссаками в трусах, тратами на памперсы и детскую жрачку, она избавилась от Сони. Просто выкинула ее за дверь, кинула на подстилку рядом с местными бомжами. Дальше Соню обнаружила полиция, тетки из опеки стали искать ее родителей и попытались ребенка вернуть. Но сразу же поменяли свое решение, как только зашли в дом.

– Мать была зверски пьяна, – Соня снова смотрела в небо, – и обкурена какой-то травкой. Она начала истерически орать: «Заберите эту паршивку! Она сломала мне жизнь! Из-за этой идиотки меня бросил муж, и теперь я превратилась в настоящее дерьмо. От меня ушли даже мои ухажеры. Уберите ее с глаз моих долой, пока я ей не начистила морду». Я, маленькая, рядом с чужими тетками, стояла в дверях и заливалась горькими слезами. Я еще не понимала, что происходит, я плакала от того, что была напугана, увидев свою мамочку в таком состоянии. И потому, что она ругала меня.

– Охренеть, как тебе не повезло в детстве, – про себя я порадовался, что со мной такого не было, – слава богу, мне не пришлось этого увидеть от своей матери: она сразу же после родов от меня отказалась. Но зато ты хоть знаешь ее, помнишь, как она выглядит. А я нет.