— Боже мой! — удивился и обрадовался Кумиров. — Да это же тётя Соня — одноклассница отца!

— Циклоп, ты чего, сегодня ничего ещё не жрал, что ли? — Махлаткин с нарочитым изумлением отпрянул от Нетакова, которого сам только что угостил сосиской в тесте, купленной в ларьке напротив метро «Пионерская». Задумав новую шутку, Коля доверительно шепнул жадно жующему Денису в его плотное, как оладья, ухо: — А ты в бандиты пойдёшь?

— Еды не будет — пойду, но чтобы на реальную работу — киллером хочу стать, авторитетом, — Нетаков продолжал есть, иногда осматривая выпечку, словно любуясь и запечатлевая её вид на будущее голодное время.

— Возьми-ка паспорт моей бабули, подержи у себя, мы потом за него денег попросим, когда она спохватится, — Махлаткин засмеялся и вытащил что-то из кармана. — Я с тобой поделюсь, и ты себе на эти деньги глаз стеклянный купишь, а то что ты как урод какой-то ходишь. Как ты в барыг целиться-то будешь? Один глаз закроешь. А второй вытек давно — смотри промахнёшься, так денег не заплатят.

Колька сунул Денису в карман брюк завёрнутый в целлофан документ и достал сигареты. Вообще, Махлаткин был и добрый, и злой: когда как. Многие из-за внезапных перемен в настроении считали его чокнутым и старались держаться подальше, потому что никогда не знали, чего от него в следующую секунду ожидать. Денис Нетаков обычно терпел Колькины выходки, потому что тот ему часто помогал: и едой, и куревом, и даже деньгами. Другое дело, каким путём Лохматка всё это добывал: во всяком случае, Денису такой промысел не правился. А что касалось Колькиных шуток, хотя бы и над одноглазостью Дениса, то другие шутили ещё злее, а Махлаткин, может быть, где-то и всерьёз готов был помочь Нетакову поставить на место потерянного глаза какой-нибудь протез.

Вот уже лет пять, как Денис стал Циклопом, а всё вышло из-за его безнадзорности. Болтался как-то по линиям, когда Ленин с Шаманкой да с собутыльниками дома кровавую бойню устроили, ну его и заловили какие-то фраера и усыпили сонной тряпкой, а когда очухался на берегу Смоленки — что-то не так: ай, боль какая! А глаза-то и нету!

— Хватит жрать, Циклоп, пошли к парку, а то опоздаем, — Колька сунул Денису в рот сигарету и пододвинулся вплотную, не вынимая своей сигареты изо рта. — Да не чешись ты, мудило, а то твои вши на меня перепрыгнут! Давай прикуривай, и айда!

— Не, Колян, я сегодня — домой. Хочу завтра на заправке поработать, а то жрать совсем нечего. Если на метро не успею, так пешком доберусь, — Денис привычно затянулся и выпустил дым через расширившиеся ноздри. — Инспектор, ну эта, тётя Соня, говорит, вроде Ленина должны скоро выпустить: хоть он Шаманку и грохнул, а следов-то никаких не сыскать. Да ладно, её всё равно не воротишь: хоть с отцом поживу, а то так я вне закона на своей хате ночую.

— Ну давай, Циклоп, греби! — Махлаткин протянул приятелю растопыренную пятерню. — А я пойду над ребятнёй поприкалываюсь, а потом, может, к Носорогу шлёпнусь: он хоть накормит, а то у меня в кармане уже одна мелочёвка.

* * *

Ребята простились и разошлись в разные стороны: Нетаков направился к переходу через проспект, а Коля пошёл к Удельнинскому парку, на ходу высматривая вдоль трамвайных путей знакомые контуры. Так уж повелось, что если ребята застревали на Комендантке, то каждый раз рассеивались между кольцом и двумя встречными остановками и бестолково гадали, с какой стороны может нынче появиться последний трамвай да где он остановится, если вообще соизволит это сделать. Фары могли озарить пространство под мостом — значит, транспорт движется со стороны Выборгского района от Светлановской площади. Свечение с противоположной стороны означало приближение состава из недр Приморского района. Впрочем, трамвай мог вынырнуть и от кольца, что располагалось напротив Удельнинского парка, посредине между метро «Пионерская» и железнодорожным мостом. Причём в этом случае транспорт мог уйти в любом из двух направлений.

Чтобы наверняка перехватить трамвай, развозивший рабочих, ребята старались подойти к кольцу и уже здесь ожидать решения своей ночной участи. После опознания желанного состава ребятам ещё надо было в нём очутиться. Тогда их цель была достигнута и они имели все основания надеяться провести ночь в салоне.

Вагоновожатые, конечно, встречались разные, но многие допускали ребят к ночным странствиям по пустынному городу. Правда, если в салоне находились начальство, люди, жалевшие безнадзор, делали вид, что знать их не знают и даже сурово требовали покинуть вагон. Но это, к счастью, случалось довольно редко, и обычно, опознав своих старших друзей, дети могли дремать под скрип и мерное покачивание одинокого состава до самого утра.

Сегодня ночью ребят собралось человек десять. Было довольно холодно, и они очень надеялись, что трамвай спасёт их от необходимости мёрзнуть в подвалах или дубеть от стужи в картонных коробках на рынке. Когда кто-то начинал ныть, что, мол, никакого трамвая уже не будет, Колька Махлаткин юморил и так высмеивал нытика, что тот сам начинал хохотать и высматривать долгожданный свет.

Олег Ревень отчего-то был нынче грустный и молчаливый, курил и не реагировал на Колькины примочки. Правда, он оказался самым зорким и первым угадал появление трамвая.

— Ребята, вон он! — закричал Олег и воткнул палец в темноту навстречу неопределённому мерцанию, обозначившемуся под железнодорожным мостом. — Надо его тормознуть!

— У Ревуна глюки пошли! Смотри-ка, ты стал лучше Циклопа видеть! — Махлаткин захохотал и прижался к Любке Бросовой. — Слышь, Проводница, ты колёсами не богата?

— Давайте Мутанта на рельсы поставим — водила точно тормознёт! — Никита Бросов схватил Костю Кумирова за воротник и потащил к насыпи.

— Лохматка, ты сегодня, что, мало кайфа словил? — Люба с удивлением посмотрела на Колю.

— Вы не буяньте, а то он не остановится! — Олег продолжал наблюдать за увеличивающимся световым пятном, ползущим по трамвайной линии.

— Пусти, долбень! — Костя отчаянно махал руками и извивался, пытаясь освободиться из крепких рук Мертвеца, но тот с гоготом продолжал волочить его между рельсов.

— Любка, улыбнись ему — он стопудово тормознёт! — Махлаткин стал на шпалах дрыгать ногами и мять руками свои несуществующие груди. — Тоси-боси! Мужской балет!

— Настя, ты меня уже задолбала! — Люба подбежала к Ремнёвой и рванула её за рукав. Настя без всякого выражения на лице развернулась от резкого движения Бросовой и снова застыла. — Стой рядом, а то останешься здесь — тебя маньяки снасилуют или людоед сожрёт! Никита, я ж тебе говорила, не давай ей столько колёс — видишь, как её заморозило!

— Да она просто мужика хочет! — Бросов, не поворачиваясь к сестре, заканчивал расправу над Костей. Он сильно ударил Кумирова в живот — мальчик согнулся и захрипел. — И ни шагу отсюда, а то яйца оторву, если их у тебя ещё в дурдоме не оторвали!

— Да я ему их давно дверью отщемил и рыбкам скормил! — Махлаткин подскочил сзади и дал Косте хлёсткого пинка. — Если трамвай мимо проскочит, давай его к рельсам привяжем, пусть ночует здесь, как партизан Герман!