Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Долматов больше не пытался со мной поговорить, не писал сообщений, но и не делал вид, что я пустое место. Иногда задирал, иногда отвешивал неприличные комплименты, а иногда просто проходил мимо, не удостоив и взглядом. В общем, все вернулось на круги своя.
Легонько дернув меня за волосы, Айдар задиристо бросает:
— Сладенькая, когда ты уже снимешь этот балахон? Ты лишаешь мира прекрасного!
Даже не спрашивайте куда этот засранец пялится, перегнувшись через парту.
О, я сниму этот балахон очень скоро. Еще немного сброшу и обязательно сниму.
— Отвали, извращенец, — отрезаю, чувствуя как мои щеки опаляет румянец.
Все же Долматов умеет смутить одним взглядом. Этого у него не отнять.
— Ты такая грубая, Устинова!
В следующий момент он хватает мою тетрадь с парты.
— Отдай, — протянув руку, требую.
— Попробуй забери! — с вызовом бросает.
Я безуспешно пытаюсь выхватить тетрадь, но стервец слишком проворный. Выскочив из-за парты, он прячет ее за спиной. Я тоже встаю и пытаюсь достать тетрадь, натужно пыхтя.
Когда я почти ее выхватываю, гаденыш резко поднимает руку вверх, с кривой улыбкой заявляя:
— Попрыгай и отдам.
Что? Да пошел он!
Такое впечатление, что этими подколками он мне мстит. Но за что? Его непомерное эго не смогло пережить мой отказ?
Показав идиоту неприличный жест, сажусь за парту.
До меня доносится тяжелый вздох Айдара, а затем тетрадь ложится прямо передо мной. Краем глаза успеваю заметить на его лице мученическую гримасу, которую тут же сменяет невозмутимая улыбка. Впрочем, может мне показалось.
— В эту субботу у меня вечеринка. Надеюсь, ты не забыла, сладенькая?
Да уж, забудешь тут.
— Пыталась, но об этом слишком часто напоминают.
— Отлично! — Долматов мне подмигивает, и прежде чем уйти к Грачеву бросает: — не забудь взять с собой Утку!
— Тебя тоже позвал? — спрашивает Нина.
— Да, и тебя?
— Ага.
— Ты пойдешь? — мой вопрос звучит с неприкрытой надеждой.
Если мне от вечеринки не отвертеться (спасибо Васнецову), то хотелось бы иметь рядом с собой союзника. Ершова не в счет. Зуб даю, не пройдет и пяти минут как Васнецов ее начнет очаровывать, если, конечно, перестанет жевать сопли.
— Неа, — качает головой. — Мои родители меня не отпустят. А ты?
Я оглядываюсь на Долматова. Он о чем-то увлеченно разговаривает с Грачевым, старательно игнорируя Королеву, которая сверлит в нем дыру.
— Еще не решила, — задумчиво произношу, отворачиваясь. — Знаешь, если ты вдруг надумаешь, то позвони. А с твоими родителями вопрос решим. На крайний случай, скажем что ты у меня ночуешь, и что мы готовимся к олимпиаде и все такое.
В конце концов, я и не такое проворачивала.
— Конечно, — натянуто улыбается Нина, и я понимаю, что она не позвонит.
Идти на вечеринку у меня и самой желания нет, однако я обещала Васнецову привести Ершову. Еще и Долматов со своим публичным приглашением… Королева только вроде бы успокоилась. По крайне мере мой шкафчик оставили в покое.
— Королева тебя просто взглядом прожигает. Наверное опять что-то задумала, — предупреждает меня Нина.
— Я уже привыкла, — равнодушно отзываюсь, пожимая плечами.
И кто бы знал как тяжело мне дается это равнодушие. Сколько я прилагаю усилий, чтобы прямо сейчас не сорваться с места, чтобы не сбежать и не спрятаться. Она не забудет и не простит мне этого публичного приглашения от Айдара.
***
Я даже и не догадывалась насколько была права. На следующий день все было как обычно. Уроки прошли спокойно, Долматов практически меня не доставал, а Каролина вообще как будто не замечала. Вероятно, мне стоило из-за этого напрячься, но я наоборот расслабилась. И, когда прозвенел звонок с последнего урока, даже осмелилась предложить Нине пойти со мной по магазинам в поисках платьев на выпускной. Мама уже несколько раз звала меня на шоппинг, но я отвечала отказом. Не то чтобы мне не нравится шоппинг (в этом плане я абсолютная девчонка), но знала что как только мама увидит, что я беру платье на пару размеров меньше, то тут же начнутся причитания, которые, к слову, в последнее время я слушаю постоянно.
По ее мнению я слишком исхудала, занимаюсь ерундой и вообще морю себя голодом и скоро заболею анорексией. Ага, конечно! Анорексия мне не грозит даже если я буду жевать одно сено. Моего жира с запасом хватит на несколько лет.
Все было хорошо до тех пор, пока я не услышала позади себя едкие смешки. Знаете, это состояние когда никто ничего не говорит в лицо, но ты отчетливо понимаешь, что над тобой смеются? Так вот, это было оно.
Я напрягаюсь всем телом, предвкушая очередной удар от Королевой. На задних партах слышится шушуканье, а потом громкий хохот.
«Не оборачивайся. Не оборачивайся. Ты выше этих недоумков» — мысленно твержу себе, но, разумеется, не сдерживаюсь.
Обернувшись, тут же натыкаюсь на довольную ухмылку Каролины.
Опускаю руки под парту, сжимая в кулаки, но смело выдерживаю ее взгляд.
Пусть смеются! Мне все равно!
— Устинова! — кричит Соловьев. Он ходит за Королевой хвостиком, истекая слюной, но она лишь им пользуется. — Ты что, в спринтеры заделалась?
Что…? Что за чепуху он мелет?
О, нет.
Не может быть!
Я краснею не то ли от гнева, не то ли от смущения и отворачиваюсь, утыкаюсь невидящим взглядом в парту.
— В спринтеры? В какие? Там где черепашьи бега? — это уже Смирнов решает блеснуть остроумием.
И вот тут начинается полный кошмар. На меня словно выливают ушат грязи.
— Она худеет! — выкрикивает кто-то.
— Ей уже давно пора! — поддакивает Лена Воронина.
Ком встает в горле, я силой сдерживаю слезы.
Поменять пароль наш шкафчике, разрисовать его, даже суп на моей одежде — это сущая ерунда. Именно мои вечерние тренировки были чем-то личным, сокровенным. Я до сих пор не тренируюсь днем, сколько бы меня не звал Ромка, потому что стесняюсь. Лишь ночью, когда людей практически нет, я могу чувствовать себя свободно.
— Поль, не слушай их, — осторожно дотрагивается до моего плеча Нина, отчего я дергаюсь. — Им только дай повод поржать.
И этот повод как обычно я.
— Да нет, они правы, — горько усмехнувшись, произношу. — Это действительно черепашьи бега.
Мои успехи оставляют желать лучшего. Да, я определенно сбросила несколько килограмм,
