А их предводитель, сидя в установленной на большой телеге походной юрте, до вечера не мог разжать руку, в которой лежала фигурка серебряного волка.

Когда Чингисхан увидел стены и башни Сюаньхуа, то нахмурился, помрачнел и скрылся в своей юрте. Огромные, сложенные из каменных глыб бастионы можно было взять только с помощью осадных орудий и лестниц, причем на это ушли бы месяцы.

Сюаньхуа высился над узким ущельем, через которое лежала дорога на главную из пяти столиц империи Цзинь — блистательный Чжунду[21]. Армия монгольского владыки не могла миновать крепость, которая, подобно воротам, закрывала проход в страну.

Накануне дозорные разъезды монголов поймали цзиньского чиновника, вместе с семьей скрывавшегося в овраге. Когда его привели к Чингисхану, цзиньец отказался разговаривать. Однако раскаленный железный прут, приложенный к бритой голове, развязал ему язык, и сын Есугея узнал, что в крепости стоит большой гарнизон в сорок тысяч воинов, немало беженцев с окрестных земель и имеется изрядный запас продовольствия.

Идти вглубь империи Цзинь, оставив в тылу Сюаньхуа, было невозможно. Тратить время на длительную осаду — тоже. Повелитель монголов думал недолго.

— Там, где бессилен могучий, побеждает хитрый, — сказал он и велел вызвать Джебе-нойона.

Когда тот явился, опустился на колени и низко поклонился своему владыке, Чингисхан произнес:

— Помнишь, как ты стрелял в меня и ранил в шею? Шрам остался до сих пор. Поэтому, когда я попадаю в затруднительное положение, то всегда вспоминаю тебя. Встань, подойди. Стрела летит быстрее ветра. Тебе предстоит доказать, что не зря я назвал тебя Джебе…

На следующий день три тысячи самых искусных всадников, посаженные на специально отобранных коней-хурданов, способных бежать быстрее всех в степи, двинулись к стенам Сюаньхуа. Джебе-нойон возглавлял этот отряд. Он ехал впереди на кауром жеребце, безмятежно покусывая сорванную травинку.

Цзиньцы заметили неприятеля, и по ущелью поплыл хриплый вой боевых труб. Крепость имела трое ворот. Все они были открыты — внутрь вползала нескончаемая масса беженцев. Джебе выплюнул травинку и хлестнул коня плетью.

— Ху-р-ра!

Монголы бросились к воротам крепости, отчаянно вопя и размахивая мечами. Безжалостно рубя разбегающихся в ужасе крестьян, воины Джебе смяли стражников и ворвались в ворота. Тут монголы спешились и начали обстреливать стены и башни Сюаньхуа изнутри. Одновременно несколько десятков нукеров зажгли факелы и принялись поджигать соседние с воротами дома.

Внезапность нападения, жестокость монголов и легкость, с которой они очутились внутри считавшейся неприступной крепости посеяли среди цзиньцев настоящую панику. Но чжурчжэнский князь Хушаху, возглавлявший гарнизон, быстро навел порядок и отправил своих воинов отбить ворота. Против трех тысяч монголов было брошено вдесятеро большее войско. С четырех сторон подойдя к привратной площади, на которой засели монголы, цзиньцы устремились в атаку.

Монголы, увидев многократное превосходство неприятеля, не приняли боя. В страхе они запрыгивали в седла и со стенаниями уносились прочь из города, зачастую даже бросив оружие. Цзиньцы, окрыленные успехом, бросились в погоню. Князь Хушаху с самой высокой башни Сюаньхуа лично руководил действиями своих воинов. Потрясая тростью, он кричал:

— Убейте их всех, всех!

Всадники Джебе хлестали коней. Цзиньцы нагоняли их. Казалось, еще чуть-чуть, еще мгновение, и отряд монгольских воинов будет изрублен, истреблен до последнего человека.

Но всякий раз, когда гибель храбрецов казалась неминуемой, они находили силы, чтобы чуть-чуть, на длину копейного древка, оторваться от преследователей.

Эта гонка со смертью продолжалась до тех пор, пока почти все войско цзиньцев не выехало за пределы стен Сюаньхуа, чтобы поучаствовать в погоне за варварами. К этому моменту Джебе и его воины домчались до желтой скалы с косой вершиной, возле которой дорога поворачивала, устремляясь на север.

Князь Хушаху так и не понял, что произошло затем. Вот его воины гонят нечестивых монголов. Вот они почти догнали их… И вдруг откуда-то, словно из-под земли, возникает множество варваров на конях. Они мгновенно окружают цзиньцев, набрасываются на них и истребляют на месте.

— О горе! Тела моих людей лежат друг на друге, словно дрова в поленнице, — потрясенно пробормотал Хушаху, спускаясь с башни.

Он приказал оседлать коней и вместе с оставшимися воинами покинул Сюаньхуа, не дожидаясь, когда Джебе во второй раз — и уже окончательно — возьмет крепость.

Монголы сожгли город, перебив всех находившихся в нем людей. Чингисхан, тиская волка, хмурил брови, озирая груды мертвых тел среди дымящихся развалин.

— Это ждет и всех прочих цзиньцев, — сказал он и приказал двигаться дальше.

Теперь перед монголами лежала Великая Китайская равнина.

Казаки приезжают в начале июня. Их четырнадцать человек, все в хорошем камуфляже, крепкие, уверенные в себе ребята. Но отношения с ними сразу же не складываются. Казаки смотрят на нас свысока, обращаются: «Э, мужик!». Когда же Шпала называет кого-то из них мужиком, нам в довольно жесткой форме объясняют, что они — казаки, а не мужики.

Зато теперь мы становимся полноценной боевой единицей и официально именуемся «диверзантско-извидьжьски одред «Црны вукови»». На нашей форме появляются нашивки с черным силуэтом волка на фоне желтой Луны и эмблемки с двуглавым российским орлом.

Военная рутина затягивает. Рейды, дозоры, дежурства. Пять раз за месяц сталкиваемся с диверсионными группами хорватов. Миротворцы пропускают их через свои зоны ответственности беспрепятственно. Через перевал ведет много тропок, и нам приходится день и ночь проводить в лесу. Спим урывками, едим на ходу. Шпала похудел так, что, кажется, от него прежнего осталась только половина.

Зато резко сократилось количество взрывов на дорогах и налетов на деревни. Нам объявляют благодарность от командования и выдают премии — по пятьдесят марок. В начале июля Горан обещал две недели отпуска, поедем в Грачац или Книн.

Но судьба распоряжается так, что вместо долгожданного отдыха нас перебрасывают на другой участок фронта, под Кореницу. Там сложилась тяжелая ситуация, хорваты каждую ночь тревожат сербскую оборону, совершают глубокие рейды в тыл. Надо помочь «братушкам».

Утро. На палатках — роса. Чистим зубы у родника. Кол сплевывает белую пену и обращается к Горану.

— Ящик стаканов нужен. Граненых. Лески японской зеленой крашеной ноль-ноль-три — две катушки. Проволока медная. Привезешь?

— Почему? Куда? — путая вопросительные слова, спрашивает Горан.

— Растяжки на перевале надо поставить, — Кол споласкивает лицо, вытирается.

— Со стаканом? — не понимает Горан.